class="p1">— Хорошее дело! Ну что ж, столкуемся.
— Ваше дело толковать, мое дело выпивать, — сказал Аржакон, поднимая кружку.
— На здоровье! — сказал хозяин.
Контора опытной станции. За столом сидит Василий. Рядом на стульях Муся и Судейкин.
— Как же так случилось, Сидор Иванович, что вы отобрали дом у Филата Одинцова? — спросил Василий.
— Очень просто — экспроприация экспроприаторов, — ответил бойко Судейкин.
— Какой же он экспроприатор, если у него не было батраков? — спросила Муся.
— Все равно — жил на широкую ногу. То есть паразитически-буржуазный образ вел.
— Он плотник... Середняк! Я проверяла! — крикнула Муся.
— За счет кого же он паразитировал? — спросил Василий. — За счет вас?
— Ну, это не обязательно, чтобы лично кто ему прислуживал. Он всех обирал.
— Каким образом? — спросил Василий.
— Больше всех наживался за счет продажи хлеба, — ответил Судейкин.
— Чей же он хлеб продавал? — спросила Муся.
— Свой.
— Ну и вы свой продавали бы, — сказал Василий.
— А у меня его сроду не было, — с гордостью ответил Судейкин.
— Почему? Земля-то у вас по едокам была поделена.
— Потому что у него скота много было, навозу то есть. Две лошади, две коровы да свинья с поросятами. Опять для наживы...
— И вы бы развели скот. Что в том плохого? — спросил Василий.
— А то, что я артель создавал, а он в сторону глядел.
— Мало ли кто куда глядел. Это еще не основание для репрессии. И я бы вам советовал написать письмо в РИК, чтобы пересмотрели дело Филата Одинцова.
— И не подумаю. И вам не советую связываться с его сыном. Это как же, оказывается, поддержка всяким элементам?
— А вы читали статью товарища Сталина насчет головокружения от успехов? — спросил Василий.
— Читал. Но я теперь не занимаюсь коллективизацией, значит, она меня не касается.
— Правильно! — улыбнулся Василий. — А ты оборотистый!
— Мы приехали сюда новые сорта пшеницы выращивать, а не заниматься глупостями! — вмешалась Муся.
— Вот как! — Судейкин весь залился краской и встал. — Классовая борьба поважнее всех наших пшениц и овсов. Я свое дело сделал — предупредил вас. Поступайте как хотите. — Судейкин вышел.
— Вот блоха-то на теле классовой борьбы, — усмехнулся Василий. — Ну, что будем делать?
— Надо ехать на заимку. У меня на подходе несколько колосков олекминской пшеницы. Проведу опыление там, на месте... Чувствую — тут что-то интересное может завариться.
— Ну, добро! Бери Марфу, Люсю, и Аржакон вас доставит. А я утрясу это дело в районе.
Аржакон, Муся, Марфа и Люся подходят к заимке Пантелея. Хозяин с хозяйкой встречают их еще на дороге.
— Проходите в избу! — приглашает Авдотья.
— Нет, сегодня нам некогда, — говорит Муся. — Пантелей Филатович, для начала нам хватит восьмой части десятины. Вы нам отмерьте. А рассчитываться будем так: подсчитаем средний урожай на вашем поле, и сколько придется на осьмушку, заплатим по базарной цене. Согласны?
— Дело, — ответил Пантелей. — Дак вы проходите на поле, а я сейчас принесу сажень и колья.
Пшеничное поле. Четыре женщины, пригнувшись, начали свое нелегкое кропотливое дело. А в летнем северном небе ходят кругами острокрылые стрижи. Они резвятся и над затерянной в тайге заимкой, и над обрывистыми берегами широкой таежной реки.
Василий едет по реке на катере, смотрит на далекие берега, на безоблачное белесоватое небо.
Впереди показался город Якутск. Василий останавливает катер в затоне и говорит мотористу:
— Ждите меня здесь. В случае необходимости справьтесь в райзо. Пока! Василий уходит.
Райземотдел. Дверь с дощечкой "Заведующий райзо". Василий подходит к двери.
В кабинете встречает его пожилой человек, сдержанно-учтивый, в легком шевиотовом костюмчике.
— Здравствуйте, Василий Никанорович! — протягивает из-за стола руку заведующий. — Прошу присаживаться.
Василий, поздоровавшись, сел.
— Что там у вас за конфликт? — спросил заведующий. — Говорят, что вы начали кампанию за возвращение кулаков?
— А-а... Судейкин натрепал.
— Не знаю, кто натрепал. Но мне из райисполкома звонили и предупредили, чтобы вы занимались своим делом.
— Кто там звонил?
— Ну, фамилии я не спрашивал.
— Даже не спрося фамилии, вы уже решили: кто звонит оттуда, тот и прав?
— Я не хочу заниматься посторонними делами и вам не советую. У нас и своих хватает.
— Если человека незаслуженно, незаконно наказали? Неужели это вас не касается? Вы что, ничего не слыхали о перегибах?
— Есть люди, которых специально уполномочили разбирать эти перегибы. Вы-то чего волнуетесь?
— А я волнуюсь потому, что в наших учреждениях у некоторых своя рубашка ближе к телу. Своя хата у них с краю... А между тем партийный билет носят в нагрудном кармане.
— Это намек?
— Вы догадливы.
— А вы невыдержанный молодой человек. Мне еще сообщили, что вы вступили в сделку с кулацким элементом. И на его заимке чуть ли не опытное поле открыли?!
— Это клевета! На заимке Одинцова скороспелая пшеница, нужная нам позарез.
— Заведите себе такую же.
— Вот этим мы и занимаемся.
— На кулацкой заимке? — усмехнулся заведующий.
— Где угодно. И у самого господа бога смогли бы подзаняться, будь у него опытное поле.
— Ну что же, ваше дело — ваш ответ. А вы, между прочим, читали последнюю статью товарища Лясоты "Революция в ботанике"?
— Читал эту галиматью! — ответил Василий.
— Вон вы как! Товарищ Лясота правильно говорит — старые методы селекции не для нас. Черепашьи методы! А то еще и раковые! Назад пятитесь, к богу.
— Нам некогда играть вперегонки.
— Вот-вот... Товарищ Лясота так и говорит — в застойные болота превратились опытные станции. Надо заниматься передовыми методами земледелия. Продукцию выдавать на-гора! Пример показывать для колхозов. Продукцией! А вы по заимкам шляетесь.
— За свои дела мы умеем держать ответ, — сказал Василий.
— Желаю удачи.
Василий вышел.
— Мария Ивановна, а почему вы на делянах оставили несколько колосков под бумажными колпачками? — спросила Люся.
Они идут по деляне с ячменем, где когда-то проводили опыление. Мария Ивановна срывает эти редкие колоски под белыми колпачками.
— А это чтобы проверить, как чисто мы сработали. Если в колоске зерен нет, значит, мы удалили все пыльники и он не самоопылился. Вот видишь,
