У меня есть ощущение, что это она знает их гораздо лучше. Может, я и предложила к ним поехать вчера, но сейчас они меня игнорируют. Это у них с Анной там личные встречи и секретные телефонные звонки. Я видела Фахима Шаббара один-единственный раз, когда он держал пистолет у головы Анны.
– Красивый дом, – говорю я. – Только вот камер не видно.
Она показывает на выступ над дверью. Я оглядываюсь и нахмуриваюсь, не замечая поначалу ничего, кроме белых стен и потолка, но когда приглядываюсь, то наконец вижу маленькую белую линзу, торчащую из штукатурки.
– Предполагается, что их сложно разглядеть.
Я ожидала увидеть гораздо более очевидную камеру, которая поворачивается на кронштейне, а не крошечную линзу, спрятанную в стене.
Господи, да что это за люди такие?
Я отворачиваюсь от камеры и замечаю, как что-то промелькнуло в ее глазах при упоминании о них: то ли страх, то ли неприязнь.
В такие минуты я вспоминаю об условиях нашего соглашения. Мы не друзья, борющиеся за справедливость, и не товарищи, у которых есть общая цель. У нее своя цель, у меня своя. Вчера ночью границы размылись, но сейчас все снова ясно, и, находясь в ее доме, я как будто нарушаю правила игры. Внезапно у меня появляется сильное желание от этого освободиться.
– То есть мы просто будем здесь сидеть, пока он не позвонит?
– У тебя есть идеи получше? – говорит она и снова наполняет свой бокал.
– Когда я получу оставшуюся сумму?
Я не вижу, чтобы она внезапно, как я только что, поняла смысл нашего партнерства, чтобы ее поведение как-то изменилось или она насторожилась. Она все это время была настороже. Она все это время знала, что происходит.
– Завтра с утра я первым делом поеду в банк. – Она делает большой глоток вина и вздыхает. – Слушай, наверное, неплохо будет поспать, пока он не позвонил. Судя по твоему виду, спала ты сегодня не больше моего.
Кажется немыслимым спать у нее в доме; я бы никогда не смогла закрыть глаза и позволить себе быть уязвимой, когда она рядом. Это как свернуться калачиком в гнезде у змеи.
Но я могла бы сэкономить. Не придется платить за отель. К Дэмиену я вернуться точно не могу.
– Ладно, – говорю я. – Не хочешь ничего прибить к полу, чтобы я не унесла?
В ее глазах появляется тревога, как будто она всерьез рассматривала такой вариант.
– Я пошутила. Но я не буду спать. Посмотрю телевизор.
– Пожалуйста.
Она берет свой бокал и выходит в коридор.
– Если не возражаешь, я бы хотела получить кольцо.
Она останавливается в дверях и медленно оборачивает ко мне лицо, на котором написано отвращение.
– Что, прости?
– Твое обручальное кольцо… – говорю я спокойно. – Плата за то, что я с тобой поеду, – я ведь подвергаю себя опасности и все такое.
На щеках у нее появляется гневный румянец, она стаскивает с пальца кольцо и бросает мне под ноги, так же стремительно и яростно, как и в прошлый раз. И не произнеся больше ни слова, уходит наверх.
Я подбираю кольцо и надеваю его на палец, любуясь тем, как оно сочетается с первым.
Теперь у меня будет пятьдесят тысяч и два кольца, чтобы остаться на плаву.
Я опрокидываю бокал вина и наливаю себе еще один.
57
Марго
Четверг, 11 апреля 2019 года, 02:03
Просыпаюсь я оттого, что мне зажимают рот рукой.
Я сильно дергаюсь и распахиваю глаза, лихорадочно пытаясь отыскать в темноте нападающего. Надо мной стоит Анна.
– Вставай. Поехали.
Она отнимает ладонь от моего лица, и я делаю глубокий вдох, прижимая дрожащую руку к груди, чтобы унять сердцебиение. От меня пахнет шардоне – я уговорила всю бутылку.
– Необязательно было меня душить, блин, – раздраженно говорю я, садясь на диване.
– Я не хотела, чтобы ты закричала и перебудила всех соседей. – Она идет в прихожую, едва поворачивая голову в мою сторону. – Обувайся, встретимся в машине. Ты за рулем.
Я выпрямляюсь и яростно моргаю, чтобы проснуться. Я глубоко спала, чувствую, что до сих пор не проснулась. В голове у меня туман и вата, мысли обрывочные, заплетаются, как язык пьяницы.
Шторы опущены, за окном темно. Я достаю из кармана телефон и, щурясь, смотрю на время. Два часа ночи.
Я тяжело поднимаюсь с дивана, беру сумку и, спотыкаясь, иду в полусне в прихожую. В распахнутую входную дверь проникает влажный прохладный воздух с улицы. Подъездная дорожка окутана тьмой. Только надев ботинки, выйдя на улицу и закурив сигарету, я начинаю нервничать.
Анна ждет у моей машины, нетерпеливо постукивая ногой по земле. Я открываю машину и сажусь.
– Это обязательно? – говорит она с пассажирского сиденья, глядя на сигарету.
– Да. Если бы ты дала мне пять минут, прежде чем…
– Ой, да делай что хочешь, Марго. Поехали уже. – Она открывает окно, чтобы впустить свежего воздуха. – Мы встречаемся с ним на старой взлетной полосе за городом. Ты знаешь, где это?
– Главные ворота заварили несколько лет назад.
– Там есть боковой вход. Он сказал двигаться на восток вдоль территории, пока не увижу.
– Ладно, – говорю я и завожу машину.
Мы трогаемся с места, не произнося больше ни слова.
Некоторое время мы едем молча за город и дальше по извилистым проселочным дорогам. По крайней мере двадцать минут проходит в тишине.
В такие минуты, когда мы одни и сидим так близко друг к другу, я понимаю, что мы совсем друг друга не знаем. Каждый день мы стояли бок о бок и дарили второй шанс сотням пациентов или смотрели, как другие пациенты медленно угасают, и мы все равно друг другу чужие. Я понятия не имею, кто она. Но я знаю, на что она способна.
– У тебя есть чувство вины? – спрашиваю я.
Я замечаю, как она напрягается, услышав мой вопрос. Она привыкла контролировать происходящее вокруг, но сейчас ей некуда бежать. Я бы не удивилась, если бы она попыталась это сделать.
– А у тебя есть дети? – спрашивает она после долгой паузы.
Вопрос приходится по мне как удар, в то самое место, которое я наглаживала, думая, что там живет ребенок.
– Нет, – через силу говорю я.
– Тогда тебе не понять, что значит любой ценой защищать своего ребенка. Выбор был между Шабиром и моим сыном. И хочешь знать правду? – Теперь она смотрит на меня. – Если бы мне пришлось сделать это еще раз, я бы сделала. Сделала бы тысячу раз.
Но я не об этом спрашивала.
Мы добираемся до главного въезда на взлетную полосу, и я продолжаю ехать до поворота направо. Постепенно начинает проявляться мое волнение: руки на руле становятся влажными.
