тела друг друга и предугадывающими каждое «хочу». Касс покусывал меня в плечо, а я смеялась от его укусов и щипков. Я трогала его — он вскидывал тёмно-синий взгляд, а из его горла вырывалось будоражаще-бархатное «ещё». Он игриво погружал язык во впадинку моего пупка, а я ласкала его резонаторы.
Уставшие и измождённые, мы уснули лишь под утро. Когда покидали «Храм Фортуны», Касс оставил настолько внушительное количество кредитов на чай, что у меня внезапно отпали все вопросы на тему того, на какие деньги храм отстраивается.
Элаиза выглядела напряжённой, она общалась только со мной, игнорируя Себастьяна, и несколько раз уточнила, не хочу ли я вызвать отдельное такси. Наш уход из этого чудного места вдвоём стал для неё потрясением.
— Но вы не обязаны с ним идти! Вы же это понимаете?! — в третий раз повторила она, явно навоображав себе что-то плохое.
— Понимаю. — Я улыбнулась. — Но ничего страшного, если Себастьян меня подвезёт. Вообще-то мы соседи.
— Соседи?! — обескураженно пробормотала эльтонийка, но Касс взял меня за руку и, не прощаясь с хостес, повёл к «Ястребу».
Глава 23. Наши страхи
Орианн Ор’тэйл. Около двух месяцев спустя
Я крутила в руках полоску с девятью кружочками и тупо пялилась на два розовых из них. Как это могло произойти?.. Нет, технически я, конечно, понимала как, но… всё же в первый момент, когда я поняла, что утренняя тошнота имеет причины, хотелось рвать и метать. Правда, о том, что я беременна, к стыду, первой догадалась не я, а мама.
После каникул Ланс и Лотт вернулись на Юнисию, и всё встало на круги своя. На самом деле они вернулись от отца даже на пару дней раньше и долгое время ходили немного грустными. Когда я спросила в чём дело, Ланс повёл плечом и отведя взгляд тихо сказал:
— Ты знаешь, мам, мы больше не хотим на Цварг летать.
— Да, а почему? — удивилась я.
Ланс замолчал, зато заговорил Лотт:
— Отец… ведёт себя глупо. И пахнет от него странно. Неправильно как-то. Он пытался рассказать о тебе недостойные вещи. Мы не хотим быть на него похожими.
Себастьян вновь держался от меня на расстоянии, всем своим видом показывая, что ночь в «Храме Фортуны» была исключительной. Наутро он ушёл в душ и оставил на прикроватном столике договор на отказ от притязательств и кольцо с чёрным муассанитом, молча давая мне выбрать. Две вещи с абсолютно противоположными смыслами. Разумеется, я выбрала договор. Вернувшийся из душа Себастьян никак не прокомментировал моё решение, просто убрал кольцо в карман и до самой Юнисии больше не говорил ничего личного.
Между нами установилось перемирие, но какое-то вязкое. Касс будто ждал, что я наконец соглашусь на его условия. Он время от времени заходил к нам, приносил что-то вкусное к ужину, учил близнецов пользоваться резонаторами, играл в настольные игры и… уходил. Он словно показывал «вот так может выглядеть наша семейная жизнь, если ты скажешь “да”». И каюсь, один раз я даже хотела его остановить и попросить остаться на ночь… Я бы даже кольцо муассанитовое надела, но в последний момент язык словно присох к нёбу.
Я не могла сказать «да», просто не могла! Это было выше моих сил! Я могла пообещать всё что угодно, только не официальное замужество и пожизненную зависимость от мужчины. Перед глазами тут же вставал брак с Морисом... А ведь он был счастливым поначалу, но каким-то образом превратился в кандалы.
Видя моё состояние, дети начали задавать вопросы, что существенно всё осложнило. Наконец я приняла решения попросить Кассов-старших приглядеть за близнецами, так как у них уже началась учёба, написала заявление об отпуске и рванула на Эльтон к маме. Эту женщину я не видела более чем десять лет. Она с самого начала была против моего брака с Морисом, а потом, когда ей отказали в визе на Цварг, общение сошло на нет как-то само собой. И вот, спустя десять лет ни с того ни с сего я вернулась на родину, просто чтобы привести мысли в порядок.
Мама отреагировала в своём духе — будто мы виделись только вчера.
— А-а-а, Орианн, вырвалась наконец?
И от этого её «вырвалась» я впервые после развода расплакалась: громко, надрывно, словно из меня неожиданно вынули душу. Это «вырвалось» было всем по отношению и к Цваргу, и к Морису, и к дурацким законам… Я оплакивала загубленные десять лет жизни. Горькие слёзы текли ручьями, но вместе с ними уходила и какая-то часть меня, которая всё время сковывала и не давала дышать в полную силу. Оказывается, последние полгода я жила на Юнисии, испытывая страх, что в любой момент я проснусь и всё окажется прекрасным сном. Но одним вопросом мама дала понять: нет, это не сон. У меня наконец-то получилось.
Мама долго меня обнимала и укачивала, словно маленького ребёнка. В её объятиях я почувствовала себя именно такой.
— Почему… почему ты не сказала, что на Цварге так ужасно? — всхлипывая, спросила я. За эти десять лет мама не изменилась ни на грамм. Всё такая же ослепительная красавца с ярко-малиновыми волосами и фиалковыми глазами. Она пожала плечами и улыбнулась.
— Я пыталась, но ты меня не слушала. А затем я побывала в «Храме Фортуны», и мне было видение, что на Цварге ты встретишь свою судьбу.
Я осталась у мамы на ночь, а наутро, когда меня вывернуло наизнанку, она нахмурила брови и спросила:
— А ты случаем не беременна?
Разумеется, я побежала в первую же аптеку и опасения оправдались. Через неделю я вернулась на Юнисию, но так и не решила, что делать. Парадокс, но, когда я была замужем за Морисом, мысль о ещё одном ребенке настолько перечила всему моему существу, что вгоняла в депрессию, а тут вдруг я поймала себя на том, что ни разу не подумала о прерывании беременности, наоборот, радовалась, ведь это была частичка лучшего мужчины во вселенной.
На Эльтоне, в отличие от Цварга, это было законно, но я думала совершенно о другом. Стоит ли говорить что-то Себастьяну или нет? Договор Храма с отказом от всех последствий остался у меня на руках. Как повзрослевшие Ланс и Лотт отнесутся к тому, что у них скоро появится сестричка? Полагаются ли гражданскому консультанту-архитектору при Академии декретные дни
