пламя свечи, я понял, что внутри творится что-то нехорошее…
Вы же знаете, сам-то я не из храбрецов, но госпожа так сурово на меня посмотрела, что я без лишних слов скинул гэта и, задрав полы кимоно, полез вверх. И когда я уцепился руками за подоконник и заглянул внутрь, ноги мои тотчас будто бы отнялись! Я кубарем скатился на землю да так ушиб спину, что даже не смог подняться.
Вот… Никогда в жизни не забыть мне той картины, что я увидел в окне! На втором этаже амбара были сгружены пустые мешки, а на них, поверх роскошной ночной рубашки и красной сорочки, лежала Моёко. Голая и мертвая, с великолепной такасимадой на голове! Рядом с ней был старинный столик для чтения сутр, принесенный, видимо, из гостиной главного дома. Слева на столике я увидел медный подсвечник с большой свечой — наподобие тех, что ставят на алтарь, а справа — художественные принадлежности вроде школьных (кажется, кисти, точно не помню). Меж ними перед молодым господином лежал развернутый тот самый свиток. Да, еще вот что: он был обшит парчой. И мне запомнился цвет самого валика. Но бумага была по-прежнему пуста — ни словечка!
Молодой господин сидел перед свитком. На нем был белый ночной халат в черную крапинку. Уж не знаю, как он меня заметил, но только оглянулся с хладнокровной улыбкой, будто говоря «Не подсматривай!», и помахал рукой.
Это теперь я все спокойно рассказываю, а тогда был как громом пораженный и даже кричать не мог от страха.
Госпожа подняла меня, усадила и принялась расспрашивать, но отвечал я бессвязно и только указывал на амбарные окошки. Однако она что-то поняла и сама стала взбираться наверх. Я хотел было ее остановить, но не мог ни подняться, ни даже что-нибудь вымолвить — зубы мои жутко стучали. Поэтому мне ничего не оставалось, как глядеть на госпожу, вытянув шею и опершись о холодную землю. Так же подобрав кимоно, она так же уцепилась за подоконник и так же заглянула внутрь. Ее смелость, скажу я вам, перепугала меня пуще прежнего.
Смотря в окно, хозяйка хладнокровно спросила: «Что ты там делаешь?» А молодой господин ответил обычным тоном: «Погодите-ка, матушка, оно скоро начнет гнить». В ночной тишине его голос был особенно хорошо слышен. Госпожа словно что-то сообразила и сказала: «Ну моментально оно не сгниет, иди позавтракай». Изнутри донеслось «хорошо», и, судя по тому, что тень за окном вдруг зашевелилась, молодой господин встал.
Но неужели так ведет себя мать, которая только что увидела дочь мертвой?! Затем госпожа Яёко быстро спустилась по лестнице, бросила мне «Доктора!» и подбежала к двери амбара… Стыдно сказать, тогда я ничего не понял. А если бы даже и понял, толку было бы немного, все равно я не мог подняться и лишь беспомощно дрожал от ужаса.
Дверь амбара открылась, оттуда вышел молодой господин в деревянных сандалиях и с ключами в руке. Он увидел меня и улыбнулся, но выражение лица у него было совсем необычное. Госпожа еле дождалась его и, выхватив ключ, что-то прошептала. Затем я видел, как хозяйка взяла молодого господина за руку, провела в новый дом и уложила в постель.
Потом госпожа вернулась, поднялась на второй этаж амбара и что-то там делала. Я остался один, и тут уж до того страшно мне сделалось, что небо с овчинку показалось. Я дополз до задней калитки, которая находится за амбаром, уцепился за цитрусовое дерево и кое-как приподнялся. Над моей головой, где-то в кронах деревьев, раздался щелчок медной створки амбарного окна. Я вздрогнул и резко обернулся. Вскоре я услышал, как закрывается замок двери на первом этаже, и потом увидел госпожу: босая и растрепанная, она бежала со свитком в руках к новому дому. Все так же босиком, с грязными ногами, она запрыгнула на веранду и подбежала к молодому господину — он снова лег спать. С грозным видом хозяйка показала ему свиток и, похоже, задала несколько суровых вопросов. Поскольку уже рассвело, я отчетливо все видел.
Молодой господин указывал в сторону той самой каменоломни, мотал головой и будто бы силился что-то объяснить. Подробностей их беседы я не разобрал, но до меня доносились обрывки мудреных выражений вроде «ради императора» и «во имя народа». Хозяйка все кивала с округлившимися глазами, но в какой-то момент молодой господин замолчал, уставился в свиток, который был в руках у госпожи, вырвал его и сунул себе за пазуху. Хозяйка силой вернула свиток, но лучше бы она этого не делала! Молодой господин вдруг тупо вперился в свиток и разинул рот. А потом он так жутко посмотрел на хозяйку, что она сама испугалась, отодвинулась, потихоньку поднялась и хотела было выйти… Но тут молодой господин шустро схватил ее за рукав и усадил подле себя на татами. Глаза его при этом сузились, и он вдруг мерзко так улыбнулся.
Увидев это, я содрогнулся, будто меня водой окатили. Выходя на веранду, хозяйка тоже вздрогнула и хотела уже отмахнуться, но молодой господин поднялся, схватил ее сзади за волосы, притянул к себе и опрокинул на спину. Затем молодой господин оттащил ее в сад и все с той же улыбкой принялся бить гэта по голове. Похоже, он получал от этого большое удовольствие. Лицо госпожи вмиг стало серым, волосы растрепались, по разбитой голове заструилась кровь. Она ползала по земле и кричала, как при смерти. Увидев это душераздирающее зрелище, я собрал волю в кулак и пополз, превозмогая боль. Наконец я добрался до своего дома и завопил жене: «Доктора, доктора!» Дрожа от ужаса, я залез в постель и с головой укрылся одеялом. Вскоре пришел доктор Мунэтика, и я тут же отправил его к господам.
Это все, что я видел. Вот. Поверьте, я ничего не придумал. Потом я слышал, как на крики госпожи прибежали двое или трое работяг. Они схватили молодого господина и связали его веревкой. В нем, говорят, проснулась чудовищная сила — поболее, чем у троих или даже пятерых! Его связывали дважды, но он каждый раз рвал путы. С большим трудом его все же удалось привязать к столбу, что вкопан у нового дома, но вскоре молодой господин так утомился, что уснул. А когда он снова открыл глаза, это был другой человек!
На вопросы полицейских он ничего не отвечал и только озирался. Тогда хозяйка объяснила, что молодой господин заболел еще в Ногате. Его обследовал университетский профессор и якобы заявил, что дело в анестезии, но она-то знает, что во всем
