Вот только ей это оказалось не нужно. Она была счастлива в джунглях, в грубой этнической рубахе, босая и растрепанная.
А Варя стояла и смотрела на своего похитителя.
— Что тебе от меня надо? — сквозь зубы тихо процедила, сжимая кулаки с острыми ноготками.
Уж лучше бы Никита и ее — Варю — взял с собой к индейцам, чем теперь она попала в лапы этого… этого…
— Ему нет никакого дела до всех женщин мира, — как будто прочитал ее мысли импозантный нахал. — Он слишком долго шел к одной, чтобы теперь его внимание могли привлечь другие.
— Что ты здесь делаешь? Кто тебя пустил? — всполошилась Варя, отступая.
— Сегодня я здесь совершенно незаконно, — ухмыльнулся чем-то довольный Макс.
— Ты везде незаконно…
Варя осмотрелась, ища взглядом Германа или хоть кого-то, кто мог бы ей помочь, спасти ее от этого наглеца. Но Нью-Йоркской тусовке не было дела до нее, и она почувствовала себя беспомощной и лишней. Единственный, кто оказался рядом — этот преступно красивый тип, обладающий каким-то животным магнетизмом, от которого на теле вставали дыбом волоски, и пальчики на ногах поджимались. От его близости напрягалась в предчувствии чего-то опасного и безумно притягательного каждая мышца, оголялся и шипел каждый нерв.
Варя изучала его лицо: длинные ресницы смягчали угрозу во взгляде серо-стальных глаз, ноздри едва заметно трепетали, ловя ее аромат, ямочка на щеке обозначала скрытую улыбку, а губы…
— О да, милая моя. Я всегда там, где порок. Я и сам очень порочный… Ты даже не представляешь, насколько… — прошептал ей на ухо, буквально исчезнув с того места, где только что стоял, и уже держа ее в своих руках. Варя моргнула — она сошла с ума? — Ты — моя, — оскалился хищно, пожирая лицо девушки привычно-лукавым взглядом.
Варя замерла, теряя связь с реальностью. Голову простреливало разными мыслями, но все они потихоньку исчезали, словно кто-то по одной выдергивал их и заменял более спокойными.
Макс смотрел ей в глаза, его собственные странно сверкали. И кроме них, ничего уже не существовало. У Вари закружилась голова, едва она вспомнила их вкус. И сейчас, когда они медленно приоткрывались, наверняка готовясь выпустить изо рта пару язвительных слов, она поняла, что не может противостоять этому мужчине.
— И не будешь… — ответил на ее мысли дьявол во плоти. — Ты — моя девочка.
И его губы подтвердили это, наплевав на все приличия.
***
История должна закончиться там, где она началась.
Южная Америка, Амазонская сельва
В висках дробно звучали уанкары, вторили пульсу Вселенной тункули, неслышно, не тревожа джунглей, танцевали ритуальный танец женщины.
Я сидел среди мужчин в позе лотоса голый, с прикрывавшей гениталии полоской домотканой тряпицей, свисавшей с плетёного верёвочного пояса. Разрисованные до неузнаваемости лица майорунов, окруживших ритуальный костёр, сливались в золотое кольцо, а обрядовые движения рук складывались в призыв Духа Чёрного Ягуара на языке жестов майя. Густой ароматный дым Mapacho[45] окутывал и проникал внутрь с дыханием, очищая тела и пространство.
Шаман Демонтин Уокэнда Энканти в маске одноглазого balam бил в паувау и пел шаманскую icaros[46]. Густой тембр молодого вождя племени, барабанный ритм, глухие удары по земле многочисленных женских ног, слаженный хор мужских голосов — всё вибрировало по восходящей амплитуде, пуская рябь по пространству за кольцом…
Я вернул в племя Око черного ягуара. Камень занял свое место в глазнице вырезанного из обожжённого дерева тотема.
Для племени возвращение артефакта имело сакральное значение. Как и наш с Несси ритуальный секс, потому что божество майорунов Дух Черного Ягуара — символ мужского плодородия. И проклятый похотью ребенок — то есть только я — должен вернуть племени жизнетворную силу.
Я до сих пор не верил в индейскую магию, но не хотел быть неблагодарным. Джейкоб — для меня он так и остался чертовым сукиным сыном и самым крутым парнем, каких я когда-либо знал — верил в меня, в то, что я пойму и не подведу.
А я понял не сразу. Когда он оставил мне Око и исчез, я решил, что на самом деле этот камень ничего не значит для него, как и для меня. Но его слова о том, что история должна закончиться там, где она началась, не давали покоя. И решение лететь сюда с Несси было спонтанным, неодолимым, жизненно важным.
— Ты понимаешь, что это будет на глазах у всего племени? — вчера спросил я ее, держа в руках, глядя в глаза серьезно.
Мы проходили неделю очищения перед обрядом айяхуаски — простая еда, запрет на интимные прикосновения. Нас поселили в специально построенный для проклятого ребенка домишко, и мне было запрещено касаться кого-либо, кроме своей эйелен.
На нее смотрели как на богиню. Женщины и молодые девушки трогали ее живот и подносили дары: мясо; козье молоко; фрукты; кукурузу, в которую моя жена вгрызалась с особым наслаждением; новые расшитые вручную платья и мягкие кожаные мокасины; горы украшений, среди которых были золотые и с драгоценными камнями; ожерелья из зубов животных и амулеты.
Несси сглотнула нервно, но взяла себя в руки:
— После секса в Центральном парке этот ритуальное совокупление не кажется мне таким уж страшным, — неуверенно ответила. — И Демонтин говорил, что нужен состоявшийся факт, а не весь процесс. И это будут делать все супружеские пары, чтобы вернуть себе мужское плодородие. Так что, думаю, я справлюсь.
Отважная моя женушка. Она уже даже обо всем расспросила шамана. Мне дико хотелось ее целовать, но интимные прикосновения до ритуала запрещены.
И вот наконец…
…женщины рассыпались — каждая напротив своего мужчины грациозно извивалась в животном танце, возбуждая и соблазняя. Моя Несси с прикрывавшей голую попу ритуальной набедренной повязкой двигалась особенно плавно, завораживала золотым взглядом из-под маски текамсех. Её красивая грудь с большими твёрдыми и тёмными, как спелая черешня, сосками дразнила, тяжело колыхаясь. Она будто стала крупнее, и чуть раздалась талия, а животик слегка округлился, делая мою родную, самую сладкую и желанную женщину ещё красивее.
Моя любимая, моя несравненная, моя эйелен.
Не осталось ничего — ни костра, ни круга майорунов. Лишь дробно пульсировал в висках и отвердевшей плоти ритм. Моя женщина — по всем законам Вселенной моя до последнего вздоха — подошла совсем близко и, извиваясь в ритуальном танце, опустилась на член, прикрывая набедренной повязкой нашу связь, прижалась горячей грудью к моей, приникла губами к моему рту и напоила божественным поцелуем и своим дыханием. Задвигалась на мне волной, цепляясь ноготками за плечи, истекая нектаром, дарившим блаженное наслаждение…
