— Я знаю нескольких очень мудрых кентавров — они мудрее, чем люди.
— Удивительно, — сказала Артемисия.
Она явно решила, что я сумасшедшая, но предпочла не спорить на эту тему, поскольку на кону стояло еще сколько-то оболов.
Сердце мое затрепетало, как пойманная птица. Пот катился из-под мышек. Я покрылась гусиной кожей. Дрожь прошла по всему телу.
— Говори дальше.
— Больше мне сказать нечего. Я только знаю, что у женщины, которую с ним видели, одна грудь и клеймо на лбу, как у беглой рабыни. Она была не любовницей, а хорошей подругой Алкея. А тот второй — у него темная кожа и длинная белая борода. И я уже тебе сказала, что он сочиняет притчи.
— Эзоп — знаменитый сочинитель притч. Ты разве о нем не слышала? Его знают во всем грекоязычном мире. Не меньше чем Алкея.
— Я и сама могу сочинять притчи, — со смехом сказала Артемисия. — Кому нужен раб, чтобы их сочинять?
Артемисия была довольно вульгарной женщиной: она считала, что от притч и песен есть польза, только если с их помощью можно получить политическую власть. Песни или оболы.
— Это твой внук?
— Да — радость моей жизни!
— И теперь тебе не хватает только внучки!
Артемисия зашлась в смехе. Довольно жестоком смехе, показалось мне.
— И что ты заплатишь, чтобы ею обзавестись?
— Я уже дорого заплатила.
— Да, но есть еще кое-что, что я могла бы попросить за исполнение твоего желания.
— И что же?
— Этого я не скажу. Изреченная энергия рассеивается, как туман.
— Сколько?
— Я тебе назову цену, когда родится ребенок. И непременно девочка. Я готова взять на себя такой риск.
Это наверняка было мошенничество. Эта жуликоватая Артемисия что-то прятала в рукаве. И тем не менее я решила рискнуть.
— Я люблю рисковать. Пусть так оно и будет.
— Ты не пожалеешь, Сапфо.
— Каждый раз, когда мне обещают, что я не пожалею, я знаю, что очень даже пожалею. Но я согласна. Я готова рискнуть. С помощью богов все закончится хорошо.
АФРОДИТА: Ну, ты видишь? Она отдает свою жизнь в наши руки. Давай же не разочаруем ее!
ЗЕВС: Что я вижу? Я вижу несчастную, запутавшуюся женщину. Старуху! Кому нужны старухи?
АФРОДИТА: Когда я выиграю пари, сделаю так, что тебе будут нужны.
ЗЕВС: Дочь, я в этом сильно сомневаюсь. Когда поживешь с мое и познаешь столько глупых женщин, сколько я, избавишься от всех иллюзий на этот счет.
АФРОДИТА: Сапфо не похожа на других женщин.
ЗЕВС: Ну это вряд ли. Она вроде Леды, для которой я изображал лебедя. Или Европы, для которой предстал быком, или океаниды Метиды. Я даже ее одурачил. А говорили, она такая неприступная. Но я взял и ее. Моя дочь Афина, рожденная прямо из моего черепа, может подтвердить это — вот она здесь, на Олимпе.
АФРОДИТА: Сапфо тебя удивит!
ЗЕВС: Ни одна женщина не может меня удивить. Даже Гера. Эта лукавая сука!
АФРОДИТА: Тебе кто-нибудь говорил, что ты ненавидишь женщин?
ЗЕВС: Я? Я их люблю. Ты посчитай — скольких я уложил в постель!
АФРОДИТА: Но ни одну — по второму разу. По крайней мере, так мне говорили.
— Прекрасно, — сказала Артемисия, потирая ладони. — Ты даешь слово?
— Мое слово — золото.
Мы с Гектором вышли из ее дома и снова направились в гавань.
— Она мне не понравилась, — сказал Гектор. — Она нечестная.
— Ах, какой ты умный мальчик! — сказала я, крепко прижимая его к себе.
Мы вернулись в дом Клеиды и ее мужа.
Муж у Клеиды был отвратительный. По крайней мере, для меня. Крупный, квадратный, он не мог произнести ни одного предложения, не спотыкаясь на каждом слове, как крестьянин. Да, конечно, он был богат. Его семья выращивала и давила на масло все оливки на Лесбосе, а на вырученные деньги покупала все новые и новые земли старых аристократических семейств, переживавших трудные времена. Во время войны армии необходимо продовольствие, и Питтак покровительствовал семье моего зятя и способствовал его обогащению. После он назвал его и таких, как он, новой аристократией.
Моя дочь могла сердиться на свою мать, но по моим жилам бежала горячая кровь. Отвергнуть это наследство она не могла. Афродита управляла ею, хотя моя дочь могла еще и не знать об этом.
— Добро пожаловать, достойная мать, — сказал Эльпенор.
— Спасибо, достойный зятек, — ответила я.
Я смотреть на него не могла без отвращения. Как от этого идиота мог родиться такой чудный мальчик? У Гектора была красота матери и ни малейшей нескладности отца. Он был золотой мальчик, как Клеида была моей золотой девочкой. Кровь Алкея бежала в их жилах. Их наследством были ум и красота. Пусть Клеида считает меня беспокойной! Пусть я раздражаю ее не меньше, чем она раздражает меня! Она была моя плоть и кровь. В один прекрасный день у нее родится дочь, и тогда она поймет все, что понимала я. И тогда мы станем друзьями — и дружить будем тем сильнее, чем больнее сейчас кусаем друг дружку. В этом я была уверена.
— Эльпенор, твой сын — настоящее чудо, — сказала я. — Он знает поэзию, песни, истории. Настанет день, и ты будешь гордиться его выступлениями на симподиях.
— И на поле боя! — добавил Эльпенор.
Он подхватил мальчика на руки и взъерошил его золотые волосы.
— А какой он у нас красавчик! Золотой, как мамочка! Вот будет великолепный виночерпий для Питтака Великого!
Гектор вывернулся из его похожих на окорока рук и побежал к своей няньке на женскую половину.
— Чудный мальчик! — повторил Эльпенор. — Теперь нам еще нужна только девочка, чтобы она заботилась о нас, когда мы состаримся! Ты извинишь нас, достойная теща? Конечно извинишь. Ты знаешь этот жар в крови! Все твои песни доказывают это! Хотя их поют только служанки и простолюдины, в них все же что-то есть. Да я и сам когда-то твоими песнями соблазнял девушек! Только Питтаку не говори! Идем, моя девочка, в постель!
Клеида заговорщицки подмигнула мне. Это было что-то новенькое. Настанет день — мы еще посмеемся над этим. И над Эльпенором, который не может отличить моих песен от песен Андромеды… впрочем, не может этого и моя дочь!
Я села за ткацкий станок и надолго задумалась. Вдруг строчка зацепила меня — я побежала за папирусом и тростинкой. И нацарапала:
Что бы ни обещала мне Афродита,
Нет пути на Олимп
Для смертных…
Задумалась и начала снова:
Когда я думаю о моей любви
