АФРОДИТА: Ты старый козел! С чего ты взял, что ты нужен ее дочери? И потом, Сапфо любит Алкея. Она больше никогда не обманет его. Об этом я позабочусь.
ЗЕВС: Мы с Гефестом знаем, как высоко ты ценишь верность!
АФРОДИТА: Яблоко от яблони!
Могли ли мы где-нибудь, как-нибудь снова встретиться с Алкеем? Не могла же наша великая любовь закончиться вот так? У великой любви есть крылья. Великая любовь крепка. Она не может просто так взять и раствориться. Великая любовь не кончается из-за зеленого юнца или зеленой девицы. Великая любовь не проходит. Так, по крайней мере, говорила я себе.
Мы гуляли по берегу под порывами ветра, и Гектор не мог оторвать глаз от кораблей.
— Когда я вырасту, буду плавать по морям! — сказал он.
Его слова прозвучали не как младенческий лепет, а как речь уже большого мальчика.
— Я могу прочесть стихи о море. Хочешь послушать?
— Да, мой дорогой мальчик.
Гектор высоко поднял голову, не сгибаясь перед яростным морским ветром, и прочел:
Каждая волна предыдущей вторит,
Улягутся
Они не скоро!
Укрепим же борта корабля
И поспешим в безопасную гавань!
Пусть липкий страх
Не хватает нас за сильные сердца!
Пусть каждый будет стоек!
И наши благородные отцы,
Что под землею спят,
Что спят, спят, спят…
Тут он сбился и снова перешел на детский лепет:
— Бабушка, я забыл!
— Замечательно! Я просто заслушалась! А знаешь, как кончается эта песня?
Он отрицательно тряхнул кудрявой головой. И тогда я закончила за него:
Не опозорим благородных мы отцов,
Что под землею спят.
Они воздвигли город наш и души наши!
Так не склонимся ж мы пред тиранией!
— А ты знаешь, кто сочинил эту песню о доблести и о море?
Гектор покачал головой, так что задрожали его детские щечки.
— Ее сочинил…
И тут я, испугавшись, замолчала. Должна ли я сказать Гектору, что это был его собственный дед Алкей, или это может навлечь на мальчика беду? Я решила подождать, когда Гектор станет постарше, — тогда уж и расскажу ему всю историю. Может, к тому времени Питтака не будет у власти. Да, но ведь Питтак сказал, что простил Алкея. Хотя Алкей так и не вернулся. Может быть, он знал что-то, чего не знала я.
— Ее сочинил великий поэт эолийской Греции… вот только имя его я запамятовала. А ты откуда узнал эту песню, мой родной мальчик?
— От няньки! Она научила меня этой песне, когда мы в первый раз плавали в Пирру.
Значит, люди и в самом деле помнят песни Алкея! Слава богам!
Мой дорогой мальчик уже готовился стать мужчиной. На следующий год он покинет женскую половину дома и начнет учиться, как полагается митиленскому аристократу. Он будет виночерпием, как мои братья, станет учиться государственной мудрости и военному делу, умению быть красноречивым на симподиях и народных собраниях, искусству защищать полис и покорять женщин! Неужели этот ласковый маленький мальчик может со временем стать тираном?
— Гектор, ты знаешь, как сильно я тебя люблю? — спросила я.
— Как? — спросил он.
— Сильнее, чем солнце и мед!
— Сильнее, чем рыбу?
— Гораздо сильнее, чем рыбу!
— Даже сильнее, чем угрей, что привозят из-за моря?
— Гораздо сильнее, чем угрей!
Я взяла его на руки и прижала к себе. Какой у меня дорогой маленький мальчик!
В этот момент я увидела Фаона — он выходил из дома Артемисии в гавань. Он пригнул голову и попытался избежать встречи со мной, но я смело пошла ему навстречу с Гектором на руках.
— А ты что здесь делаешь? Я думала, ты приглядываешь за моими ученицами.
— Я принес оболы, а сейчас — прямо в Эрес.
Я с сомнением посмотрела на него.
— Как же ты сумел добраться до Эреса и обратно при таком ветре?
— На крыльях любви, моя госпожа, — сказал Фаон.
— Любви? Или скорее долга? — спросила я не без цинизма.
— Того и другого в равной мере.
— Отлично. Что ж, вернемся в дом Артемисии и проверим, правду ли ты говоришь.
Что это было с моей стороны — ревность? Как я могла ревновать Фаона, когда он так мало значил для меня? Он уязвил мою гордость своей ложью. Он явно думал, что может увиваться за Артемисией и моими ученицами втайне от меня. Наверно, я разозлилась, потому что меня принимали за дурочку.
Мы вошли в ее дом, и я попросила, чтобы меня немедленно провели к Артемисии. Поначалу ее рабы возражали, но потом, разобравшись, что это я, впустили меня с ребенком на руках. Фаон шел рядом.
Артемисия была удивлена столь скорому нашему возвращению.
— Покажи мне оболы, которые тебе принес Фаон. Я хочу быть уверена, что это хорошие оболы!
Артемисия, не колеблясь, предъявила мне оболы.
— Отлично, — сказала я. — Я рада, что Фаон настолько исполнителен.
— Он хороший мальчик, — заметила Артемисия без малейшей иронии.
— Возвращайся в Эрес, — велела я Фаону, — и скажи моим ученицам, что я скоро вернусь. Заберешь меня через неделю.
— Хорошо, моя госпожа.
Фаон низко поклонился и вышел.
— Красивый парень, — сказала Артемисия.
— Слишком красивый.
— Он похож на курос, высеченный великим скульптором.
— Согласна, — кивнула я. — Беда только в том, что ему самому это известно слишком хорошо.
— Да-да, — подтвердила Артемисия, — красивые мужчины — это не только благословение, но и проклятие. Если мы их находим красивыми, то и все остальные тоже. Говорят, что и Алкей в молодости не избежал этой судьбы.
— Что тебе известно об Алкее? Ты обещала сказать мне.
Артемисия несколько мгновений молчала, разглядывая меня. Я слышала, как в голове у нее щелкают костяшки счетов. Продать ли новости, как воробьиные яйца, или отдать бесплатно, рассчитывая на еще большую прибыль в будущем. Она задумалась. И остановилась на втором варианте.
— Одна моя клиентка только что вернулась из Дельф, где она видела Алкея. Он говорил, что горит желанием вернуться на Лесбос. Он говорил о тебе, Сапфо. Говорил с большой тоской.
— Правда?
— Правда. В Дельфах его видели с двумя друзьями — один темнокожий, бывший раб, сочинитель притч, и еще бывшая рабыня, которая говорит, что она царица амазонок и ей нужно узнать будущее ее народа. Говорят, их сопровождал кентавр. Но это, похоже, вранье. Кентавры если и существуют, то только в легендах.
