Новообретенную богиню попарили в бане и одели в рубаху, обильно вышитую священными узорами. Эту рубаху приготовила для своей будущей преемницы еще Благочеста, и с тех пор она хранилась в ларе целых семьдесят лет. Но хорошему плотному льну время нипочем, к тому же рубаху порой проветривали, так что теперь ее только окурили очищающими травами и поднесли новой долгожданной хозяйке. Волосы ей распустили и расчесали, украсили венком. Потом покрыли белым шелковым покрывалом, вроде того, что носила в Ладоге по священным дням Яромила-Леля. Два старших сына Вышеслава, подпоясанные свадебными полотенцами, на руках принесли девушку к идолу Лели. Народ, заполнивший площадку святилища и склоны холма, встретил Деву Ильмеру громким ликующим ревом, ибо при ее приближении хворост, заново сложенный на жертвеннике, вновь вспыхнул сам собой! Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что боги избрали ту, что отныне несет в себе благословение, избрали Деву Ильмеру!
Дивляну поставили перед жертвенником, но не прямо на каменную вымостку, а на широкое белое полотно, тоже нарочно для этого случая изготовленное и хранившееся долгие годы вместе с рубахой. Квадратное, оно было покрыто знаками защиты, обращенной на все четыре стороны света, знаками единения начал и зародыша, который воплощает богиня Леля, и прочими священными узорами. В самой середине был вышит знак Огнедевы и четырех сторон света — именно на него встали ножки новой избранницы богов, словно рассылающей свою силу по всем направлениям.
Пока народ тянул шеи, пытаясь разглядеть свою Огнедеву, почти до самых пят укрытую белым непрозрачным покрывалом, вперед вышел Твердовек, кощунник. Одетый в нарядную длинную рубаху, предназначенную для священных праздников, в руках он держал гусли, украшенные резным изображением Ящера, с бронзовыми позолоченными струнами. Лет тридцати, с длинными светлыми волосами и такой же бородой, он, потомок волхвов-кощунников, обладал красивым голосом и знал много сказаний, исполняемых по разным случаям. Его руки, бережно державшие гусли, немного дрожали. Песнь о золотом ожерелье Огнедевы он заучил у своего наставника, старого кощунника Мыслеслава, или деда Мыслени, как его чаще называли. Дед Мысленя умер в возрасте почти семидесяти лет — песнь об Огнедеве он выучил в юности, но ни разу за долгую жизнь ему не пришлось ее спеть! Твердовек еще не видел найденной в лесу девушки и сейчас, усевшись на принесенную для него резную скамеечку и проверяя струны неверными от волнения пальцами, бросал на белую фигуру под покрывалом изумленные и любопытные взгляды. Не только ему, но и всем собравшимся здесь словеничам девушка с закрытым лицом казалась настоящей богиней, и люди с благоговением и почти страхом ожидали того мгновения, когда паволока будет снята.
А Твердовек тем временем начал петь:
Есть в Окиян-море белый остров Буян,
Посередь того острова Буяна стоит Белун-гора,
Что посередь Сварогова двора.
Растет на Белун-горе сырой раскидистый Дуб,
Всем дубам-деревам отец.
Он пророс всю мать сыру землю корнями,
А всю Сваргу Золотую объял ветвями,
Лежит под тем Дубом бел-горюч камень Алатырь,
Всем камням отец — Сердце Мира.
Бьют из-под того камня Алатыря два ключа:
Ключ воды Живой да ключ воды Мертвой…[39]
Поначалу голос его звучал неуверенно и даже хрипло от волнения, но потом Велес, покровитель и наставник певцов, помог — и сердце в груди будто расправило крылья, дух понесся ввысь, перед взором развернулись дивные картины. По спине побежала дрожь, передалась в пальцы, заразила слушателей, и Твердовек запел уверенно и вдохновенно, унося слушателей с собой прочь от земли, прочь от этого места и времени — туда, в тот вечный запредельный мир, где живут боги и где ежегодно, ежедневно и ежечасно повторяются деяния, благодаря которым создается вселенная.
Это было очень старое предание, но даже самые старшие из слушателей его не знали, потому что исполняться целиком эта песнь могла только перед ликом Девы Ильмеры. В песне пелось о тех исконных временах, когда Всебог-Род был единым владыкой земли, огня и воды и ни с кем еще не делил своей власти. Еще не пришло тогда время Перуна и Велеса, его сыновей или новых воплощений — среди богов это зачастую одно и то же. В долгую Ночь Богов, между Купалой и солнцеворотом-Карачуном, Всебог-Род спал глубоко под землей, в темных пещерах, куда можно войти только через глубочайший колодец на вершине Мер-Горы. В облике огромного медведя, обросшего густой черной шерстью, спал он, и в это время спала земля, не росла трава, и реки спали под покрывалом льда. А медведь-Всебог держал в лапах само солнце — словно золотое ожерелье, горячее и сияющее.
И в самый темный, самый тяжелый и холодный день в логово медведя проникла богиня Лада, мать всего живого. Не в силах больше смотреть, как страдают без тепла и света ее дети, она пришла туда, обернувшись оленихой с золотыми рогами и копытами из светлого серебра. Постаравшись не разбудить Всебога, Лада взяла ожерелье и понесла его вверх, через подземные пещеры, через глубокий колодец, на вершину Мер-Горы. И пока она поднималась, на земле становилось все теплее: чем выше возносила она золотое ожерелье, тем шире разливался ясный свет под небосклоном. Таяли снега, бушевали весенние воды и в конце концов подмочили шкуру спящего медведя. Проснувшись, Всебог понял, что его сокровище похищено. С яростным ревом кинулся он вдогонку за похитительницей, сбросил с себя медвежью шкуру, превратился в орла и на могучих крыльях устремился вверх.
В день Купалы он настиг Небесную Елень, когда она отнесла золотое ожерелье на самую вершину неба. Тогда Всебог, пылая страстью, набросился на Ладу, и животворные дожди пролились на землю от их соединения в священном браке, роняя семя, из которого вырастает все Живое. Взяв ожерелье, Всебог понес его назад, на Мер-Гору, через колодец, в свой подземный мир. По пути он вновь стал обрастать медвежьей шерстью, и на земле становилось все темнее и холоднее по мере того, как золотое ожерелье погружалось в недра. И вот Всебог, утомленный погоней, опять спит, покрывшись медвежьей шкурой и и оберегая свое сокровище, а Лада-Елень тем временем готовится в путь, чтобы вернуть его в мир… Ибо это ожерелье — и солнце, и весна, и Огнедева, их со Всебогом священное дитя и предмет вековечного спора.
Люди слушали, затаив дыхание, почти у всех от волнения и благоговейного трепета на глазах блестели слезы. Перед их взорами разворачивалась картина ежегодного обновления мира, вслед за голосом певца они спускались в мрачные глубины подземелья и на рогах Небесной Елени возносились к свету. И само собой думалось, что человек, впервые сложивший эту песнь, действительно был там — в небе, на земле, под землей. Забылось имя того могучего, мудрого и отважного волхва, сумевшего отправить свой дух по следам богов, но его подвиг не пропал даром — теперь каждый из рода человеческого может знать, на чем стоит мир, и силой своего духа поддерживать хрупкое равновесие, которое никогда не застывает в покое. Как человек делает вдох и выдох, так и сама вселенная дышит: вверх и вниз, на гору и с горы, от тьмы к свету, от холода к теплу и обратно.
