— Зажигайте огни на валу! — приказала она. — Пусть весь род словенский знает: к нам вновь пришла Огнедева!
Подъезжая к Словенску, Велем от изумления протер глаза. Было похоже, что ладожане угодили на великдень: в святилище Перынь горели огни во рву, все восемь, что и было видно с реки. Подъехав поближе, он убедился, что чуть не все население Словенска толпится у подножия холма. Что такое? Купала прошла, теперь косить бы, огороды полоть, но для зажина рановато, да и до Стрибожьего дня еще порядочно остается. Что у них случилось? Уж не свадьбу ли справляют? Или у Вышеслава в роду помер кто?
И тут же Велем с беспокойством подумал о Дивляне — он всю дорогу только о ней и думал. Ему уже приходило в голову, что миновать Словенск по пути к Плескову она и Вольга никак не смогут, а Вышеслав, если только проведает о побеге, непременно вмешается. И к чему это приведет? Помощи для себя от словенской старейшины Велем не ждал, а о плохом не хотел и думать. Поэтому теперь он лишь крикнул своей дружине и сам с удвоенной силой налег на весло, подавая пример, — а на месте будет видно.
— Вот они! — Гребень первым заметил две знакомые лодьи — те самые, Вольгины, которые теперь лежали на берегу под холмом. — Здесь Вольга!
— Только ты… Если драка выйдет, Вольгу-то насмерть не убей! — предупредил Велема осторожный Тешата. — Не хватало еще, чтобы потом князь Судислав с нас его кровь взыскивал.
— Да уж оно конечно, — отозвались парни, неоднократно пившие и гулявшие вместе с плесковичами, а совсем недавно вместе с ними бившиеся против руси. — Они люди-то почти свои, вот их угораздило! Как леший попутал!
— Да тут подерешься! — бросил Нежата. — Вон людей-то сколько! Весь Словенск собрался. А если все словенские за них, тогда как?
— Пусть попробуют! — злобно бросил непривычно мрачный Велем, который в эти дни совсем не пел и почти молчал. — Нет такого закона, чтобы кровным родичам похищенную девку не отдать! Пусть-ка не отдадут — боги в своем же святилище их проклянут!
А в Перыни разворачивалось торжество, которого священная гора не видела уже около семидесяти лет. Когда сама Дева Ильмера пожелала видеть плесковского княжича Вольгу, его к ней проводили немедленно — он с самого рассвета околачивался возле столбов-рожаниц. К его приходу Дивляна уже сидела на лавке. На ней все еще была исцельная рубаха, но она чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы встать, умыться и переплести заново косу — правда, в этом ей помогла Тиховея. Беглянка еще не совсем окрепла, однако при виде Вольги ахнула и попыталась встать. Вольга немедленно бросился к ней и крепко обнял девушку, поднявшуюся на ноги при его приближении. Обхватив его руками и крепко прижавшись, Дивляна чуть не плакала от радости, а Вольга, торопливо покрывая поцелуями ее лицо, только бормотал:
— Искорка ты моя… Ласточка моя небесная…
Добролюта, глядя на них, кивнула сама себе. Все ее догадки подтверждались: эти двое бежали от родни девушки, причем по взаимному согласию. И это даже хорошо, что сбежали. Если бы Вольга увез Дивляну из дома по всем правилам, отпущенную, благословленную родом и соединенную с ним, как подобает невесте, то ей было бы гораздо сложнее занять место Девы Ильмеры. Сейчас же она оставалась просто девушкой, незамужней и необрученной. Все права на нее оставались у ладожского отцовского рода, и Вольга ни в коей мере не был властен решать ее судьбу.
Вольга и Дивляна тем временем, сидя на лавке в обнимку, шепотом торопливо пересказывали друг другу свои приключения. Вольга рассказал, что собирался делать и как этому помешала неожиданная огласка, а Дивляна поведала, каким образом вышло, что ее провозгласили Девой Ильмерой.
— Что теперь-то? — спрашивал Вольга. — Меня, пока ты сама не позвала, и пускать к тебе не хотели — уж как я рвался, как эту мать умолял! — Он мельком кивнул на Добролюту. — Ни в какую! Но чего они от тебя-то хотят? Чтобы ты тут, в Перыни, навек осталась?
— Навек, не навек! Прежние Девы Ильмеря замуж все выходили. Побудут немного — и замуж. Запрещать никто не станет, нельзя же Леле вечно в девках оставаться, надо Ладой становиться и плоды приносить. А я вот что думаю! — Рядом с Вольгой Дивляна совсем ожила, и у нее появились вполне разумные мысли. — Ярушку люди замуж не пустили, потому что она — Дева Альдога. А раз теперь я — Дева Ильмера, то и меня поди не пустят! Как же так — семь десятков лет словеничи ждали свою Деву Ильмеру и теперь должны к полянам ее отослать, за край света? Не позволят люди такого!
— Поляне полянами, и леший бы с ними. Но я-то как же?
— Послушай сперва! Я стану Девой Ильмерой. Тогда поляне пусть хоть шишигу болотную своему князю сватают, а меня им не видать. Поживу тут годик-другой, а потом и сватайся. Удерживать не станут. Вот у нас все и сладится. — Дивляна даже засмеялась от радости, видя, что нашелся такой хороший путь к разрешению всех сложностей.
— Ого! Годик-другой! — Вольгу ничуть не обрадовала мысль о такой долгой отсрочке. — Да я к той поре седеть начну!
— Но все лучше, чем никак! Вольга, соколик ты мой! — Дивляна поцеловала его и ласково провела пальцами по спутанным в дороге русым кудрям, которым, конечно, седины ждать предстояло еще очень долго. — Ну, выходит, повременить нам придется. А иначе — нагонят нас мои или сами словеничи меня назад родичам отошлют. А так — никто нас не тронет, а мои еще обрадуются, что у них две дочери — богини. Сейчас первое дело — чтобы поляне восвояси уехали. А там, может, — она почти прижалась губами к его уху и горячо зашептала, — а там, если даст Лада, я понесу, тогда меня сразу отсюда отпустят, потому что молодуха в тяжести Лелей уж никак не может быть! Нам с тобой только полянское сватовство переждать. Потерпи немного, и тогда мы с тобой навсегда вместе будем.
Вольга без охоты смирился с отсрочкой своего счастья, которая могла растянуться на несколько лет, но это все же было лучше, чем отпустить Дивляну в Киев и потерять навсегда. Он больше не возражал, и Дивляна объявила Добролюте, что согласна принять на себя имя Огнедевы. Добролюта сообщила об этом прочим жрицам и словенской старейшине. Вспыхнуло обсуждение: старейшины, возглавляемые Вышеславом, требовали немедленно провести обряд и возложить на Дивляну золотое ожерелье Огнедевы. Жрицы не склонны были так торопиться: ведь полной властью над дочерью Домагостя обладал ее род и даже посвящать ее богам без согласия рода чужие люди не могли. Как знать, чем оно обернется? И если Домагость явится с требованием вернуть ему дочь, придется ее вернуть, Огнедева она или нет. Вышеслав же уверял, что Словенск ни за что не отдаст свою Деву Ильмеру, а про себя думал, что таким образом получит в руки заложницу от ладожской старейшины, что еще лучше, чем просто обретение Девы Ильмеры.
Но поскольку сама Дева Ильмера изъявляла согласие, Добролюта в конце концов сдалась. Высокие костры пылали во всех восьми лепестках рва, народ собирался, у подножия холма кипела пестрая толпа, которая все росла и росла, чтобы вот-вот хлынуть наверх, как в могучее половодье, и затопить вершину.
Больше нельзя томить людей слухами, нужно показать им Деву Ильмеру. И Добролюта решилась.
