— И еще, — Виктор уже собрал диван и поставил гладильную доску к окну. — Брось в мою сумку свои вещи на завтра. Мы останемся на ночь у Костровой, — и заметив мои большие глаза, пояснил: — Во-первых, по трезвому я ее не выдержу, а, во- вторых, отсюда я утром два часа буду добираться до садика.
Перспектива ночи в очередном чужом доме меня, мягко говоря, напрягла. Для начала у меня не было халата и приличной пижамы. Но если я заикнусь об этом, то поход в театр обернется походом в магазин. Все, за что можно заплатить картой, не проблема для Виктора. Это я поняла по ночному онлайн-шоппингу.
— А твоя квартира далеко? — спросила я с надеждой на спасение от ночи в квартире Зинаиды Николаевны. Здравствуйте, я ваша… Тут даже не сказать пока кто…
Виктор на мгновение отвел глаза, и я поняла, что спросила не то, на что он хотел давать ответ.
— Туда пока нельзя.
В дальнейших пояснениях я не нуждалась. Могла б сама догадаться. Выставить Карину в никуда он не мог, как и она не могла собраться за один день, даже если предстояло вернуться к родителям. Выходит, даже если мы отдадим ребенка его маме, Виктор останется у меня? Или поторопит бывшую любовницу? В том случае, если она действительно бывшая. Как говорится, жена любовнице не помеха. И сердце вновь предательски сжалось, и счастье Веселкина, что у меня еще не было в руках горячего утюга, а то я бы с большой радостью прожгла рубашку насквозь за одно лишь подозрение в неверности. Любви во мне ни на грамм, а вот чувства собственничества — на целый центнер!
С чувством выполненного долга я вернула рубашку ее владельцу, а он демонстративно стянул с себя футболку и нарочно помедлил — будто и вправду верил, что я буду представлять его обнаженным не только по пояс. Нет, я не выдам даже взмахом ресниц, что у меня внутри все сжалось. На что собственно смотреть: ничего не висит скорее всего от того, что он просто ни черта не жрет! Во всяком случае, в отличие от кота, он до сих пор не попросил у меня завтрака.
Наконец Веселкин обернулся, и я, вот так же, как когда-то, уже слишком давно, держала для него пиджак, расправила сейчас голубую рубашку. И вот он снова стоит ко мне лицом: наглость — его первое счастье, и я покорно принялась застегивать пуговицу за пуговицей, пока не добралась до пуговицы на джинсах, за которую схватилась не нарочно, а машинально. И тут меня разобрало не на шутку
— надо было срочно ляпнуть что-то обидное, чтобы не запылали уши и другие части тела от комичности ситуации.
— A их ты будешь носить третий день подряд?
Ага, будто я буду в состоянии их с него содрать!
— Ты смотришь мне только в глаза, — Веселкина не проберешь ничем! Когда он того не хочет… Аллергия на кота, конечно, исключение, а в остальном он почти что лед… — А если бы смотрела куда еще, заметила бы смену оттенка джинсы. Я просто ремень пока еще не вынул из старых. Прости, конечно, что иду в театр в джинсах, но если бы я заставил тебя еще и брюки отпаривать, в театр я бы пошел один, верно?
Я лишь кивнула, не в силах оторвать рук от пуговицы. Да откуда же в нем столько мужского магнетизма! Ну ведь реально Веселкин не представляет из себя ничего интересного ни в очках, ни без них, ни без…
— Галстука у тебя нет?
— Есть, — его губы расплылись в кошачьей улыбке. — Но его ты точно не умеешь завязывать, так что я как-нибудь сам…
От низких ноток в его голосе по спине пробежал холодок. Глаз не отвести, а они ведь как зеркало… Мои-то уж точно все скажут без слов… И слишком близко, он бы и без очков прочитал в них мое подростковое замешательство. Величайшей силой воли я убрала руки с пояса джинсов и понесла утюг на кухню, чтобы слить воду.
Глеб продолжал возиться с котом, тоже не напоминая мне про завтрак. Исползал весь коридор на четвереньках, и черные пижамные штанишки стали лакмусовой бумажкой моей несостоятельности, как хозяйки: они все были в шерсти. Хорошо, не переоделся еще в парадное, как его отец. Если Веселкин-старший уделается сейчас кофе, то переодевать его будет не во что.
— Не мог одеться после завтрака? — выдала я раздраженно, когда он замер на пороге кухни, чтобы я не пропустила момента завязывания галстука.
Мне надо было выдохнуть, а он не давал мне и шагу ступить, не наступая на пятки…
— Я не из породы свиней, — улыбнулся засранец еще шире. — Хотя некоторые в этом сомневаются…
Под "некоторыми" он подразумевал меня. Отлично, пусть садится за стол. Кому- кому, а ему уж точно лучше жевать, чем говорить. Иначе у меня самоуничтожатся все нервы за этот день. А мозги я и так уже растеряла, прикидывая, во что одеться. Самое приличное на мне Зинаида Николаевна уже видела. К тому же, шарфик тоже следует выкинуть. Подчистить все до последней крошки, что досталось мне от семейки Орловых. Благо ничего особо и нет. Подарками меня не баловали. До последнего месяца.
Молясь создателям антиперспирантов, чтобы их продукты не подвели, я надела простые брюки, простую белую кофту и повязала на шею непростой, но купленный лично мною, шелковый шарфик с яркими цветами. Пусть Зинаида Николаевна думает, что шарфики — моя фишка. Сюда бы еще жилетку и… Нет, хорошо все же, что жилетки нет, а то сошла бы за офисную крысу.
— Ты что так официально? — все равно выдал Веселкин, притащив упирающегося ребенка переодеваться.
Я на секунду задержала дыхание. Спокойствие, только спокойствие.
— Это у меня единственная подходящая для театра одежда. Остальное все крестьянско-рабочее, чтобы с детьми и котами по полу ползать.
И я действительно схватила с полки липкий валик и принялась водить им по ногам Глеба, чтобы как-то спасти пижаму для бабушкиного дома. Веселкин внимательно смотрел на меня сверху вниз, и я поняла, что еще секунда и я не разогну коленей под таким взглядом.
— Я пока не доехала до родителей, чтобы обновить гардероб, — выдала я сразу, чтобы он не подумал, что мне действительно нечего надеть. — Ну, что? Это же детский театр!
— А я что-то сказал? — вдруг выдал Виктор растерянно. — Я просто так на тебя смотрю… Потому что ты мне нравишься. Что тут такого?
Я сумела подняться. И встать с ним вровень, пусть для полного соответствия мне не хватало по крайней мере одиннадцатисантиметровой шпильки.
— Ты мне нравишься, очень, — повторил Виктор еще тише, будто таился от сына, который на диване стягивал с себя пижаму. — Если бы ни Герман, я никогда бы с тобой не познакомился. Я даже боюсь об этом думать…
Я застыла, точно повисла в воздухе, загипнотизированная его расплывающимся за стеклами очков взглядом, и непроизвольно слишком громко сглотнула. Или это сделала не я, а он?
— Здесь только один носок! — вернул нас к действительности обиженный детский вопль.
— Так найди второй! — огрызнулся Виктор, но я успела пробраться к сумке первой и отыскать пропажу. — Ну почему надо поперек моего слова идти? Он что, безрукий?
