— Наверно, вам лучше отправиться сегодня вечером.
На том и порешили. Собирать было особо ничего, Тони положил в седельную сумку немного еды и флягу воды, запасной плащ и смену белья. Все остальное мы рассчитывали пополнять в пути по мере необходимости. Благо, ни покупать, ни выпрашивать ничего не надо было.
— Тони, а седло?! — ахнула я, глядя, как он поправляет уздечку.
Седла не было. Нашу Полли Тони в Скайхилле сразу запрягал в повозку, а с Полли из Стэмфорда седло снял и бросил во дворе, рядом с конюшней.
— Придется до деревни пешком, а там найдем. Только сомневаюсь, что это будет женское седло.
Тони блеснул глазами и улыбнулся особенной улыбкой. Хотя на женском лице она выглядела странно, я ее узнала. Иногда на Федьку находило: «Смотри, женщина, как я могу!». У Тони я до сих пор подобного не наблюдала, но, видимо, это сидит в подкорке у всех мужчин, даже самых лучших.
Надрезав ножом подол котта, Тони рванул ткань, раздирая ее до талии.
— Сумку придется оставить, — сказал он. — Ну и черт с ней.
Подойдя к нашей Полли, Тони примерился, провел рукой по ее спине.
— Да, она действительно лучше. Невысокая, короткая и толстенькая. В самый раз.
— В самый раз для чего? — не поняла я.
Снисходительно ухмыльнувшись, Тони подвел Полли к крыльцу и вдруг оказался на ее спине — я даже не поняла, как. Он сидел, задрав порванные юбки, сильно откинувшись назад, ближе не к холке, а к пояснице лошади, фактически на своих собственных пятках, подтянутых под ягодицы. Бока Полли он сжимал опущенными коленями сильно согнутых ног.
— Я не видела такой посадки, но слышала, что в древности женщины так ездили. На востоке, — сказала сестра Констанс.
— Кажется, я читала об этом, — подумала я, пытаясь припомнить, у кого[4]. — Но думала, что выдумка. По описанию, должно быть страшно неудобно.
— Еще как удобно, — возразил Тони. — Особенно на длинных переходах шагом. На рыси, конечно, сложнее, мышцы внутренней стороны бедра сведет от напряжения.
— А ты откуда знаешь? Мне кажется, мужчине так сидеть было бы… эээ… не слишком комфортно.
— Должна же быть хоть какая-то польза от женского тела. В школе верховой езды, где я учился, так ездили две девчонки, помешанные на амазонках. Мне было очень интересно за ними наблюдать, но попробовать, разумеется, анатомия мешала. Не расстраивайся, если у тебя когда-нибудь снова будет женское тело, я тебя научу.
В ответ я подумала нечто очень нецензурное, постаравшись направить мысль так, чтобы ее не услышала сестра Констанс.
Уже смеркалось, когда мы наконец отправились в путь. Аббатиса пошла нас проводить — уж она-то лучше знала, в каком месте дороги открывается проход между мирами. Красующийся на Полли Тони-амазонка в разодранных юбках бесил меня неимоверно, но что я могла сделать?
— Где-то здесь, — сказала сестра Констанс, когда мы проехали по дороге с полкилометра. — Она прошла чуть вперед и вернулась обратно. — Да, здесь. С той стороны дождь. Возьмите левее, в поле. А потом вперед. Если вдруг внезапно пойдет дождь, а дом сзади исчезнет, возвращайтесь и возьмите еще левее.
Распрощавшись со старой монахиней — я очень надеялась, что навсегда, — мы проехали по полю метров сто и повернули параллельно дороге. Дождя не было, избушка все так же смутно виднелась сзади.
— Ни фига не понимаю, — призналась я. — Мы объехали эту дверь по дуге и вернулись на дорогу. Только это дорога снова того мира — не нашего. А если бы проехали через дыру, то оказались бы на дороге нашего мира. У меня мозг плавится. То есть, не мозг, конечно, но неважно.
— Потому что тут все нелинейное, — хмыкнул Тони. — Извини, я не могу тебе это объяснить.
— Потому что сам не понимаешь, — поддела я.
— Возможно, — не стал спорить он. — И я не собираюсь плавить мозг Маргарет, он мне еще пригодится.
Я промолчала, потому что гораздо больше меня занимала другая проблема. Хотя это тоже была проблема линейности-нелинейности.
Я не могла перемещаться в пространстве поступательно. Либо висеть в воздухе неподвижно, либо мгновенно переноситься из одной точки в другую. Для этого я должна была выбрать ее и сфокусировать на ней свой псевдовзгляд. Или представить. Я могла, к примеру, опуститься на плечо Тони и оставаться там, пока он находится на месте, но не могла ехать с ним, поскольку никакой опоры, разумеется, у меня не было. В результате я постоянно оказывалась или позади Тони, или впереди. И это раздражало гораздо сильнее, чем его выпендрежная посадка или рассуждения насчет нелинейности пространства.
Хотя Полли шла ровным шагом, Тони очень скоро устал сидеть в непривычной позе, я видела это по его лицу и напряженной спине. Однако он изо всех сил старался не показывать этого. Я хихикала мысленно, но все же мне было его жаль. Кстати, я сообразила, как сделать, чтобы Тони не понимал то, что ему не предназначалось. Мне надо было думать, обращаясь к оставшейся позади сестре Констанс или хотя бы не вербализовать мысли, заменяя их размытыми чувственными образами. Если же я пыталась думать по-русски, Тони все равно меня понимал, хотя и плохо. Смешно, еще сутки назад я изо всех сил старалась передать Тони свои мысли, а теперь наоборот, пыталась их от него скрыть.
В деревне мы выбрали дом побогаче. Там Тони на глазах у хозяина и его домочадцев разжился седлом, едой, водой и одеждой. Мужской одеждой.
— Хватит с меня бабских тряпок, — заявил он.
— Ну-ну, — подумала я, глядя, как Тони пытается натянуть на женские бедра узкие штаны. Хорошо хоть рубаха нашлась просторная, а то бы еще и грудь не влезла.
На ночлег мы остались в этом же доме, причем Тони устроился на кровати хозяев. Видимо, у него были железные нервы — я бы точно не смогла спать, если бы у кровати, как часовые, застыли две неподвижные фигуры, место которых он занял.
До Дувра мы добрались за четыре дня, в объезд Лондона. Недалеко от порта пришлось попрощаться с Полли. Она не настоящая — мне снова пришлось напомнить об этом себе. Пошатавшись по порту, мы выбрали себе корабль понадежнее, который отплывал в Кале. Ноябрьская погода оптимизма не внушала, море хорошо раскачало, а нам вовсе не хотелось, чтобы Маргарет утонула и снова очутилась в Скайхилле. Поболтало нас изрядно, половину пути Тони провел, свесившись через борт, но в целом плавание прошло благополучно.
На французском берегу мы раздобыли лошадь и припасы и придумали, как будем передвигаться. Зайдя на постоялый двор, внимательно слушали разговоры, чтобы найти тех, кто собирался ехать в нужном нам направлении, а потом просто пристраивались к ним, держась в пределах видимости. Двигаться по солнцу у нас не получилось бы: небо почти все время было покрыто тучами. Впрочем, по мере продвижения на юг становилось теплее, хоть это радовало.
Хуже стало, когда мы добрались до Оверни. Если с французским языком у нас обоих проблем не было, то с окситанским дело обстояло плачевно: ни Маргарет, ни Мартин его не знали. Возможно, я и могла бы читать мысли, ну, или хотя улавливать какие-то образы, но никаких мыслей в головах окружающих не было по определению. К счастью, мы догадались забраться в ратушу одного из городков, через который проезжали, и украсть карту окрестных земель.
