— Пришить их нужно. Обоих!
— Хороший ты мужик, но глупый. Понять должен, что за подобные шутки схлопотать можешь. Иль себя не жаль?
— Может, он и стукач, но нам его опасаться нечего, все на виду. А вот воров никто не уважает, но мы не прогнали тебя, приняли. Даже полюбили, — вмешался Федор.
— Что смыслите в ворах? Я — не карманник и не щипач! Если крал, то не у людей, только у государства. Оно от того бедней не стало. Ведь краденое оставалось здесь же, у него. А где ж потратим? Так что вам от таких, как я, урона не было. А вот стукачи… Из-за них тыщи за решеткой оказались!
— Здесь закладывать некого и некому!
— Как знать? Этот сыщет…
— Он и в поселок не сможет показаться!
— Почтой отправит кляузу! Он без того дышать не может! Иль не видите, как этот фискал вокруг участкового круги нарезает, все шепчет ему обо всех. Потом узнаете, если не опоздаете.
— Нам его бояться нечего.
— Это как знать. Только покруче вас были фраера, он и на них накопал, козел!
— Влас, нам плевать на кляузы! Тут смешно искать врагов народа. То время ушло. Давай жить спокойно, без вражды и пакостей! — предложил Золотарев.
— А я с вами кентуюсь! Не веришь? Держи петуха! — подал руку.
— А с теми? С условниками?
— Идут они оба пешком в самую звезду!
— Мы не уговариваем, но еще один такой случай, и придется по петухам в последний раз…
— Слышь, Дим, я с детства не терпел мусоров и стукачей. Тогда лишь по книгам, потом их давил.
Золотарев присел на скамью.
— Знаешь, у нас в доме жила фискалка. Все мы о том слышали и не уважали ту бабу. В моей семье, я говорю об отце с матерью, шепотом меж собой разговаривали, чтоб только стукачка не услышала. Когда с войны отец вернулся, он в плену побывал, за ним пришли энкавэдэшники и стали забирать. Мать заголосила на весь дом. Стукачка проснулась, вышла. Потребовала оставить отца. Чекисты послали ее на хер. Она им сказала: «Своими головами поплатитесь, а соседа на руках с извинениями принесете!» Она ушла к себе, когда увидела, что отца затолкали в «воронок». Всю ночь она писала жалобу, а утром отправила ее Сталину. Мать чуть с ума не сошла от горя. Не успела мужа разглядеть, как его забрали. На третий день к подъезду подкатила машина. Из нее отец вышел, побритый наголо, и сказал, если б не жалоба стукачки Сталину, его нынче вечером уже расстреляли бы. Так вот у меня о стукачах свое мнение. Хотя знаю, что скажешь ты. Но если понять не захочешь, секи, тупых людей я не уважаю. У каждого недостатки выше верблюжьих горбов, но почему-то свои не видим. Ты тоже не ангел! Зачем Аньку щипал за зад? Лиду за грудь лапнул? За такое положено шею сворачивать. Мы молчали до поры, ждали, когда поумнеешь. Но ты борзеешь и ни хрена не доходит до тебя. Дамир с Мишкой хоть и нелюдимые, но ни к кому не пристают. Ты как репей! Не знаешь, в какую задницу свой хрен всунуть? Успокойся до самого освобождения. Понял? Это я тебе говорю! Пока по-хорошему.
— Грозишь? — нахмурился Влас.
— Нет! Я на тебя нервы не потрачу. Ты того не стоишь. Один звонок сделаю, а через час после отъезда все о тебе забудут.
— Ты сам пойми, зачем крыльцо раскурочил? Человека изувечил? Уже за это, узнай участковый, увезет в обрат! Иль плохо тебе средь нас? — не выдержал Федор.
— Заметано, мужики! Не надо лягавого! Хватает одного, который имеется. Не стану к ним прикипаться, идут они пешком в самую звезду!
Мужчины ушли, тихо переговариваясь меж собой. Влас отгреб снег от дизельной, расчистил дорожку и пошел глянуть, чем заняты люди в цехе. Он не мог подолгу находиться в одиночестве. Едва открыл двери, увидел Нину Ивановну. Та вернулась из Южно-Сахалинска, куда ездила на совещание. Ее не было больше недели. Заметив Власа, она подозвала его. Меченый думал, что и эта начнет браниться, но женщина попросила просто, по-домашнему:
— Сможешь сегодня на часок задержаться в дизельной? Иначе не успеваю. Бумаги, документацию хочу глянуть да всех вас увидеть, а времени в обрез…
— Хоть до утра! — охотно согласился Влас.
Он сразу увидел, что Дамира нет в цехе. Смирнов работал в паре с Лидой, рядом с женщинами. Что-то им рассказывает, те хохочут, хватаясь за животы. Власу стало досадно. Он не терпел конкурентов нигде и ни в чем. Вот и сейчас, едва Золотарева ушла из цеха, Влас подошел к бабам, хотел послушать, о чем говорит Смирнов, но тот вдруг умолк, отвернулся спиной.
— Так вот, бабочки мои ненаглядные, хочу порадовать вас! Сегодня свет у всех будет до часу ночи. Стирайтесь, подмывайтесь со всех сторон, не спеша. А я приду проверить каждую!
— И меня? — ахнула Полина.
— Тебя в первую очередь. Ты ж моя любовь неутолимая! Федьку к стенке отодвинем, сами посередине!
— Так у Федьки конский кнут у порога висит. Иль не видел?
— Что мне кнут, родненькие? Я такое видел, Федьке и не снилось. Кнутом мужика не отвадишь! Верно, Полипа?
— Ой, болтун!
— Ань, ну тебя предупреждать не стану, но будь наготове!
— Это как? — подбоченилась баба.
— А вот так, как теперь, только без всей одежки. Помнишь, что в песне: «…и лучшее платье — твоя нагота!»
— А не ослепнешь?
— Бабочки, от того мужик лишь прозреть может. Знаете, как у нас в «малине» пацан попух. Пошел пархатого трясти на бабки, а тот девку снял себе на ночь. Та стала раздеваться перед самым окном, пацан, как на грех, увидел ее и пустил слюни. Она — в койку, пацан — в форточку. Тут его пархач и приловил за самый кентель. А нечего на чужих блядей сопли ронять.
— Убил ребенка?
— Лягавым сдал. Зато когда вернулся с ходки, он того пархатого в его же дерьме приморил. Целый час! А потом его дочку припутал. За свое сорвал!
— Во, гад! А дочка при чем?
— Не знаю. Ее белым днем даже бездомный пес не обоссал бы! Лишь ночью, когда ни хрена не видно.
— И она ему глаза не выдрала?
— Небось и теперь всякую ночь ждет его как подарок! У форточки…
— Тьфу, дура! — сморщилась Полина.
— Не всем везет родиться красивыми, как вы.
— Послушай, Влас, мы вот тут промеж собой поговорили. Есть возможность вылечить тебя от чахотки за три месяца. Только не спрашивай: как и чем? Ты знать ничего не будешь. А когда пройдет, если захочешь, расскажем, — предложила Полина.
— Бабочки мои милые, в жопы вылижу! Если это поможет, пожалейте, измучился я. Не живу и не умираю.
— Поможет! Все сахалинцы тем лечатся, и тебя на ноги поставим. Только уговор, брось курить на время лечения.
— Заметано! А лечиться когда начнем?
— Федя завтра едет в поселок?
— Ну да!
