Хорватия похожа на женщину, которая, хотя и мечтает о полной свободе, снова и снова выходит замуж — чтобы опять взбунтоваться в браке и добиваться развода.
Владимир Дворникович, «Характерология южных славян» (1939) Хорватию я знаю много лучше других балканских территорий, поскольку прожил в этой стране не неделю и не месяц, а несколько лет. Дело было в середине 1990-х годов — как раз на это бурное и интересное время пришлась пора моей журналистской молодости: первая долгая заграница, первая настоящая война, наслаждение красотой жгучей южной природы и южными славянскими характерами. Я так увлеченно углублялся в подробности местной жизни, что обширное новое знание и разнообразный новый опыт в конце концов сыграли со мной неприятную шутку — произошла информационная интоксикация.
После того как воооруженные конфликты в Боснии и Хорватии потухли, профессиональные обстоятельства перенесли меня в Прагу, прекрасный город в самом центре Европы, в котором балканское эхо если и звучит, то только иногда и совсем приглушенно. Еще несколько лет я по инерции следил за событиями в бывшей Югославии, пока не почувствовал безразличие ко всему, связанному со странами, которые совсем недавно с таким рвением изучал. Я свернул поездки в Загреб, Белград и Сараево, перестал читать Милорада Павича и Миленко Ерговича, листать сербские политические газеты и хорватские глянцевые журналы, слушать боснийские рок-группы, цыганские свадебные оркестры и далматинских авторов-исполнителей, смотреть передовое словенское и традиционное болгарское кино, вообще интересоваться тамошними новостями. Казалось, что эти новости движутся по замкнутому кругу и что сказанное однажды Петром Столыпиным о России «Здесь за десять лет меняется все, а за двести лет не меняется ничего» в такой же, если не в большей, степени верно и в отношении Балкан. Разве что на Балканах и за десять лет ничего не меняется: через время включишь телевизор, откроешь газету, а там все те же лица. Или точно такие же.
Прошло немало лет, прежде чем ко мне — как кажется, тоже по не вполне линейным причинам внутреннего характера — вернулась чувствительность к уже подзабытым краям. Я не то чтобы вновь с удовольствием зачастил на европейский юго-восток, скорее пришло осознание того, как заметно происходящие там процессы в конечном счете влияют на судьбы многих дальних стран до самого Ла-Манша. Конечно, Балканы по-прежнему чаще объект, чем субъект большой международной политики, но различные европейские циклоны часто формируются как раз на пространстве от Дуная до Босфора, чтобы потом малопонятным образом влиять на чужую погоду и чужие общественные настроения. Между двумя зонами моего профессионального интереса к бывшей Югославии пролегли полоса в 12 лет — полный цикл зодиака — да десяток написанных на другие забавные и важные темы книг, четверть полки из шкафа.
В Хорватии я впервые оказался утром 22 июня 1993 года, это был, как напоминает календарь, вторник. Душный и жаркий. В аэропорту я с любопытством разглядывал клумбу с цветочным рисунком в виде герба Загреба с выложенным по случаю грядущего юбилея хорватской столицы горшками с бегониями числом 900. Бросив дорожную сумку в гостинице Dubrovnik, я отправился осваивать новую страну — прямо на центральную площадь Бана Йосипа Елачича[42]. На просторном плацу только под крупом бронзового жеребца и можно было укрыться от зноя; казалось, совершенно пустой город, выжженный горячим солнцестоянием, замер в параличе, без всякого движения. В сторонке бессильно булькал опоясанный низким гранитным кольцом родник Мандушевац, замурованный было в конце XIX века при ремонте мостовой и еще через столетие, во время очередной реконструкции, вновь обретенный. Легкий ветерок колыхал плакаты с траурными портретами хорватской баскетбольной легенды и кумира моей юности Дражена Петровича (несколькими днями ранее исполнилась годовщина его гибели в автокатастрофе), но эти слабые дуновения не способны были принести прохладу и развеять июньское марево.
