Взять, к примеу, Чэндлер Мейсон.
Окончив университет штата Флорида, она отправилась в Нью-Йорк, где ее взяли на работу в «И-Эс-Пи-Эн». Начинала она диктором в одном спортивном ток-шоу, и ей вскоре поручили освещать игры Национальной баскетбольной лиги. Затем, через несколько лет, без каких-либо на то причин, она вернулась в Дюбарри и взялась разгуливать по улицам в своих дизайнерских шмотках.
Всякий раз, когда она проходила мимо, мужчины, сидевшие в ржавых садовых креслах перед магазином Тоби, рисковали свернуть себе шеи. Вскоре, после бурного романа, она вышла замуж за Леса Стаггерса, бывшего морского пехотинца, работавшего учителем физкультуры и алгебры в местной школе, произвела на свет троих детей, набрала пятьдесят… нет, шестьдесят фунтов. И теперь, когда она проходит мимо, мужики, сидящие в садовых креслах, говорят что-то вроде «слоны вышли на водопой» и обмениваются гадкими смешками.
Дважды в неделю она позволяет себе принять лишку, и тогда, воняя мокрыми памперсами, нетвердой походкой направляется к винному магазину, а по воскресеньям сопровождает мужа в Джексонвиль, где тот заделался пастором в одной церкви – из тех, где прихожане дергаются и орут, как припадочные. В остальное время она, опустив жалюзи, сидит дома и под вопли своих отпрысков потягивает джин с грейпфрутовым соком. При этом телек в ее доме вечно орет на полную громкость, заглушая двадцать первый век.
Сандрин говорит, что это самое большее, что мне здесь светит, если только я не помогу ей или она не поможет мне. Учитывая мою репутацию, все может быть гораздо хуже.
– Сгинь на фиг! – говорю я ей.
– Я только это и делаю, – отвечает Сандрин.
* * *
Моя репутация попала под огонь с той стороны, с какой можно было ожидать. Мальчишки, которым я не даю притронуться к себе даже пальцем, пишут мое имя на стенах туалетов и рассказывают о том, что я с ними делала – хотя о таких вещах знают лишь понаслышке. Всякий раз увидев меня, они дружно начинают петь «Луи, Луи, Луи». Луи – это сокращение от Луизы. Это имя пристало ко мне еще в начальной школе, потому что я была сорванцом, и с тех пор, когда они затягивали эту дурацкую песню, я пыталась убедить моих друзей укоротить это прозвище и звать меня Элль. Не то, чтобы это пение сильно доставало меня… но оно все равно действует мне на нервы. В любом случае, в будущем я непременно возьму себе имя Элль. Старые привычки отмирают с трудом. Наверно, пока я зависаю здесь, в Дюбарри, мне придется мириться с «Луи».
Мать как-то раз призналась мне, что те вещи, которые рассказывают обо мне, заставляют ее плакать по ночам. На что я ответила:
– Извини, моя комната напротив твоей, но я ни разу не слышала, чтобы из нее доносилось что-то похожее на плач. Зато, судя по скрипу кровати, ты трахаешься с Бобби Денбо. Или с Крэгом Сеттлмайром. Я вечно их путаю.
– Я взрослая женщина! И имею право на личную жизнь!
– Как же, как же, – ответила я.
Мой школьный психолог, Джуди Дженретт, не раз выражала искренную озабоченность по поводу моей половой распущенности, считая ее следствием низкой самооценки. Со своей стороны, я пыталась задавить эту ее обеспокоенность в самом зародыше, уверяя ее, что с самооценкой у меня все в порядке. Но судя по ее плотно сжатым губам и дрожащему подбородку, я заподозрила, что она видела во мне себя в юном возрасте и пыталась подавить Ужасный Секрет, который терзал ее и по сей день. Прежде чем я успела это предотвратить, она выплеснула на меня печальную историю своей подростковой беременности и ее последствий. Таких историй на женском телеканале я насмотрелась около десятка, правда, в этой обошлось без горячих парней.
– Я ценю, что вы рассказали мне это. Честное слово.
Джуди шмыгнула носом, вытерла глаза салфеткой и вымучила улыбку.
– Правда, эта история ко мне не подходит. Мы с вами кошки разных пород. Вы влюбились. Я же трахаюсь от скуки. А так как я живу здесь, то когда я не сплю, мне всегда скучно.
– Следи за языком, Луи!
– Я принимаю таблетки и не подпущу к себе никого без презика. Если же я вдруг залечу, уж поверьте, моя мать за шиворот притащит меня к гинекологу и подпишет согласие на аборт. Я – главная помеха ее личной жизни. Ребенок добил бы ее окончательно.
Джуди сказала, что беременность – не единственное, что ее тревожит. По ее словам, столь ранняя половая жизнь может привести меня к серьезным эмоциональным травмам.
Она протянула мне брошюрку о Подростковом Воздержании. На обложке девушки-чирлидерши сияли улыбками по поводу полного отсутствия у них этой самой половой жизни. Пробежав брошюрку глазами, я уяснила главное: если сохранить девственность до брака, то Иисус возлюбит тебя, кока-кола будет вкуснее, ну и так далее в том же духе. Затем в интернете я погуглила компанию, которая ее напечатала. Оказалось, что это филиал корпорации, известной своими кондитерскими изделиями. Что навело меня на мысль о том, что отсутствие половой жизни вынуждает вас есть больше капкейков, и что целое поколение юных диабетиков, строго хранящих свою девственность, на самом деле – жертвы лживой рекламной кампании.
Ну кто бы знал, что даже на антирекламе секса можно получить неплохой навар?
Сандрин живет рядом с автострадой, в паре миль к югу от Дюбарри, в двухкомнатной рыбацкой лачуге, притулившейся к берегу реки в окружении зарослей папоротника, свисающих бород испанского мха, и скрытой от посторонних глаз кустами виргинской черемухи и поваленным дубом. Если не искать ее специально, вы ни за что ее не заметите, и вообще, даже не подойдете близко, если вы в своем уме. Развалины дома не имеют крыши и густо заросли паутиной. Прогнившие доски такие трухлявые, что их можно разломать голыми руками. Войдя внутрь, вы увидите, что буквально каждый дюйм стен и часть пола покрыты осколками зеркала. Если же вы войдете сюда ночью, в промежуток времени за три дня до и три дня после полнолуния, то скорее всего, назад вы уже отсюда не вернетесь.
Нет, Сандрин не сможет удержать вас, как когда-то, но ей хватит сил замедлить ваши движения. Вы увидите, как она шагнет к вам. Вы в ужасе отшатнетесь, даже не будучи уверены в том, реальна она или нет. Затем вы увидите в ее глазах голодный блеск, и это на секунду заставит вас замереть на месте.
Этой секунды будет достаточно.
Сандрин не любит говорить о прошлом, предпочитая слушать рассказы о моей жизни, жизни, которую я бы с радостью оставила здесь. Впрочем, в иные ночи мне удается ее разговорить, и тогда она рассказывает мне о том, что родилась в 1887 году в небольшом каджунском[55] городке Солт-Харвест, штат Луизиана, и что в двадцать три года ее укусил некий клык, который затем бросил ее, и она была вынуждена в одиночку гадать, кем же она стала.
В этой лачуге она живет с 1971 года, питаясь разной живностью. В основном лягушками. Она редко вдается в подробности, но однажды ночью мы сидели на поваленном дубе, как раз на границе, которую ей нельзя переступать, глядя на водяные гиацинты, которыми густо заросла поверхность реки и которые колышутся вместе с течением, а их жесткие глянцевые листья тихо шлепаются о берег. И тогда я спросила у нее, как она здесь оказалась. Она только что поела и потому была менее прозрачной, чем обычно. И все же сквозь ее силуэт мне были видны звезды, а когда она чуть подвинулась, то и неоновая вывеска мотеля на другом берегу. Приторный гнилостный запах смешивался с влажным запахом реки, создавая «аромат», который напомнил мне мокрый матрас на заднем дворе Фредди Свифта.
