Литературный кумир Китая Ба Чжинь передал свою библиотеку, так же как свои рукописи, Музею современной литературы, Шанхайской библиотеке и находящейся в Пекине Национальной библиотеке Китайской Народной Республики. С 1980 по 1982 г. дочь этого легендарного писателя, всякий раз битком набивая свою машину, в несколько приемов развезла по местам около тридцати тысяч томов. На каждом экземпляре — личная подпись Ба Чжиня: покупая книгу, он неизменно доставал из кармана чернильную палочку и кисточку и, смочив последнюю слюной, «окунал в чернила» и расписывался. Как-то, осенним днем 2002 г., корреспондент «Женьминь Жибао» обнаружил в продаже давний номер этого журнала и узнал на нем каллиграфически выведенный автограф. Он позвонил дочери Ба Чжиня — выяснилось, что все подшивки «Женьминь Жибао» она отвезла в Национальную библиотеку. Журналист опубликовал реплику о своей находке. На нее тут же откликнулись десять читателей: оказалось, что они тоже покупали книги из библиотеки Ба Чжиня. Национальная библиотека получила от него книги 3274 названий (среди которых была, к примеру, уникальная коллекция произведений Льва Толстого, полное собрание сочинений писателя) и некоторое количество рукописей, в том числе — знаменитые хроники «Suixianglu» — «На кончике пера». Возмущенные дети писателя потребовали, чтобы все было им возвращено, — они решили передать это в Шанхайскую библиотеку. Ба Чжинь, тогда почти столетний, находился в это время в больнице с онкологическим заболеванием, и никто не осмелился ему сказать о том, что произошло. А с декабря 2002 г. раскрывший «дело о распродаже» журналист, его имя Ли Хуи, ведет осаду директора Национальной библиотеки, вынуждая того высказаться, но воз и ныне там… Вовремя подоспевшая эпидемия птичьего гриппа лишила нас возможности закончить этот рассказ, дав ужасающий урок китайским властям, для которых тайна всегда была элементом sine qua non[91] отличного управления.
А что делают со своими книгами французские библиотеки — продают или выбрасывают? Национальная библиотека, по крайней мере, клянется и божится, что ничего подобного не делает: зажатая между своим назначением — сохранять наследие, с одной стороны, а с другой — обязательностью депонирования экземпляров произведений литературы и искусства, а также официальных юридических актов, она только и может, что хранить поступления, раздуваясь до отказа, или передавать дубликаты провинциальным партнерам. Есть еще хорошенькое словечко «прополка» (или «weeding» по ту сторону Ла-Манша и океана) — термин, в котором с удивительной непосредственностью звучит признание: щедро подаренные книги — все равно что сорняки на грядке. Но это в Национальной библиотеке. Зато другие библиотечные учреждения страны обладают правом заработать немножко денег после тщательно обдуманного местным комитетом и надлежащим образом проведенного «разымуществления» с обсуждением каждого названия. Во всяком случае, этот принцип соблюдается в Гренобле, но не соблюдается ни в Пуатье, ни в Бресте, ни в Шамбери… хотя — молчок! — на самом деле все это лишь слухи… «Прополка» стала темой рассмотрения на четырех страницах убористого текста годового (за 2000 г.) отчета о деятельности Генеральной инспекции библиотек, составитель которого, вероятно, теперь страдает вполне объяснимой аллергией на книги, ибо признается, что «достаточно часто… бывал поражен производившей гнетущее впечатление теснотой на полках» в тех библиотеках, которые посещал лично. Еще тут можно прочесть следующее: «Юридические формальности, связанные с необходимостью уничтожения изъятой документации, в целом продолжают выполняться достаточно плохо», а также можно найти сведения о том, что из всех возможных способов избавиться от лишних книг — отправить на склад, пустить под нож, передать в дар или продать — последний, «вероятно, наименее популярен». Однако уверенности в этом нет.
Редко встретишь библиотеку с выдачей книг на дом, хоть сколько-нибудь соблюдающую установленный порядок (университетские библиотеки первые им пренебрегают) и — подобно библиотеке города Гренобля — не отказывающуюся говорить об этом, но предлагающую на рассмотрение муниципального совета списки признанных устаревшими или изношенных от употребления книг, прежде чем приступить к ежегодной распродаже, кому-то подарить (например, ассоциации культурного развития той или иной бедной страны) или пустить под нож. Публике такие книги отдаются по фиксированным ценам от 0,15 евро за небольшой по объему научный или литературный труд до 7 евро за энциклопедический словарь; гонкуровские лауреаты идут здесь по 0,80 евро. Клиенты выстраиваются с утра в длинные очереди, комиксов — дабы не соблазнить букинистов — покупателям достается не больше четырех в одни руки, а фетишем на таких распродажах обычно становится серия «Que sais-je»[92]. Этот вид распродаж оборачивается скандалом, если торги проводятся в помещениях самих библиотек, в других местах они проходят намного спокойнее. Но надо ведь еще наводнить город листовками и брошюрками — не столько ради выгоды, сколько ради объяснения смысла мероприятия. Вот почему, скорее всего, большая часть библиотек нашей страны, храня глухое и словно бы стыдливое молчание, явно предпочитает отправить ненужные им книги прямо под нож — работы все-таки во сто раз меньше.
О скандале в Пуатье можно упоминать свободно: его «показывали по телевизору». В разгар августа 1989 г. мусорный бак, стоявший во дворе между муниципальной библиотекой и юридическим факультетом, внезапно оказался заполнен несчетным количеством книг, изданных в XVIII и XIX вв. Студенты с восторгом набросились на находку. Дело тем бы и закончилось, если бы один книготорговец, враждебно относившийся к тогдашнему мэру, не оповестил все местные газеты о том, что городские власти избавляются от книг в связи с предстоящим переездом хранилища. Шуму было много. Срочно вернули из отпуска несчастную директрису библиотеки, которой оставалось всего несколько недель до пенсии, ей пришлось противостоять напору журналистов и ревизоров, назначенных попечительским советом, а главный хранитель, бросив все дела, поспешно прибыл в Пуатье, чтобы навести порядок. Понадобился целый год, в частности, на то, чтобы разыскать и водворить по местам издания, «приблудившиеся» в личные библиотеки профессоров права, которые довольно легко признали, что держать у себя в доме книги со штампами «Библиотека города Пуатье» и «Собственность города» — все равно что укрывать краденое. Тогда же Жан-Мари Конт, тот самый срочно присланный из Парижа главный хранитель, сказал: «Если вы обнаружите у букиниста помеченную такими печатями книгу и на ней, кроме того, не будет также стоять пометка, свидетельствующая о том, что эта книга официально исключена из каталога, в принципе, вы можете спокойно взять ее и унести, ничего не заплатив». Так что же произошло в Пуатье? Может быть, у помощника директрисы, заменившего ее на время отпуска, случилось что-то вроде солнечного удара, как часто бывает в августе с государственными служащими? Хотелось ли ему все сделать наилучшим образом и облегчить казавшуюся ему нечеловечески трудной задачу будущего перемещения фондов? Этого человека не любили. Его коллеги молча следили за тем, как он путается в объяснениях. В отчетах экспертов подчеркивается большое количество нарушений как с точки зрения соблюдения правил, так и с точки зрения психологии. В частности, сообщение Юше полностью обеляет мэра, якобы не имевшего никаких дурных намерений. Как известно, все хорошо, что хорошо кончается: в Пуатье не существует больше муниципальной библиотеки, есть только медиатека имени Франсуа Миттерана, ничего общего с той, прежней, не имеющая. Впрочем, дирекция медиатеки и не отвечает на запросы о том деле.
