Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
На это неправильное употребление Лиудпрандом норманнского имени и намекает, кажется, Адам Бременский в приведенных выше его словах о франкских историках. Адам знал славян народом северным, гипербореями; но не смешивал их с норманнами. Он знал и Русь, но русов скандинавами-норманнами не считал. Едва ли и само выражение «Francorum historici», вместо более обычного scriptores, не относится к Лиудпранду-историку: «Аb hoc tempore Luitprandus diaconus Ticinensis aecclesiae hystoriam suam orditur».
Как Адама Бременского, так и его современника, бельгийского монаха Сигберта, ученого и начитанного летописца жамблузского монастыря (1030–1112), поразило в истории Лиудпранда непонятное перенесение на русь норманнского имени и обратно. Этим опущением норманнского имени для руси, в выписке многоуважаемого им Лиудпранда Сигберт явно свидетельствует о степени удивления, какое возбудила в нем невероятная этнографическая ересь его заальпийского авторитета.
Не настолько осмотрительным и благоразумным оказался Диакон Иоанн, составитель венецианской хроники в конце X — начале XI столетия. О славянской руси Диакон Иоанн, вероятно, никогда не слыхал; а от кремонского епископа, коего хроника быстро разошлась по всем городам северной Италии, он узнал, что под именем 'Ρώς греки разумели норманнов. Вычитав в византийских источниках рассказ о походе этих 'Ρώς в 865 году, он счел долгом заменить неслыханное в Италии имя руси издавна и хорошо известным на Западе, и Лиудпрандом с русским именем отождествленным, норманнским. Большего шума из-за этого мнимого «наидрагоценнейшего» известия делать не стоило, по крайней мере, не доказав предварительно, что оно взято из писанной скандинавскими рунами реляции Аскольда и Дира о походе на греков.
XX. Argumentum a Silentio
Против славянского происхождения руси обыкновенно замечают, что из предшествующих эпохе Рюрика армянских, византийских и арабских писателей ни один не знает о руси в ее славянских пределах; тогда как многие из них сообщают более или менее точные известия о населяющих восточную часть Европы народах финского, славянского и турецкого происхождения. За доказательствами отсылается к сочинениям Моисея Хоренского, Прокопия, Стефана Византийского и ал-Фергани.
Моисей Хоренский (370–489) действительно упоминает о славянах, но только о славянах греческих, придунайских. «Фракия, — говорит он, — разделена на пять малых округов и один большой, в котором обитают семь славянских племен». Требовать на основании этих данных подробных известий о русском племени довольно странно. И почему же не о чешском, хорутанском, моравском?
Прокопий знает о славянах и антах к северу от Черного и Азовского морей. От Прокопия до Фотия византийские известия о славянах не касаются более восточных земель; они относятся исключительно к славянам, населявшим Молдавию, Валахию, Трансильванию и южную Венгрию и занявшим впоследствии древнюю Мизию, Фракию, Македонию, Албанию, Фессалию, Элладу и берега Адриатики. Имя антов держится в греческой литературе еще в продолжение восьмидесяти годов; мы встречаем или угадываем его под искажениями позднейших списывателей, у Агафия (590 г.), Менандра (594 г.), Маврикия (582–602 гг.) и Феофилакта (629 г.). Пасхальная хроника и Павел Диакон не упоминают об антах как о современном народе; первая приводит название антийского в титуле Юстиниана; второй повествует о покорении лангобардами земли Anthaib в 370 г.; Феофан списывает Феофилакта. Разбирая свидетельства этих писателей, мы узнаем, что за исключением Прокопия анты им мало известны в своих жилищах на севере от Черного моря; они знают преимущественно передовые отряды восточных славян на левом берегу Дуная. С 629 по 865 год, т. е. в течение 236 лет нет и помину о славянах или антах в пределах европейской России; там великая Скуфь, там народы финно-уральского происхождения. Патриарх Никифор (806–826) знает болгар и котрагов на Доне; хазар выходцами из Берзилии (Барзелх), страны прикаспийской; кого он понимает под именем сарматов, неизвестно; славянами он зовет исключительно болгарских и македонских. Где же, при совершенном неведении греков о словено-русском севере, возможность русского имени в византийских источниках до половины IX века? И как можно ссылаться на Стефана Византийского, которому неизвестно и самое имя славян?
Еще страннее требовать известий о руси от арабских писателей, предшествовавших эпохе Рюрика. Мирные сношения арабов с хазарами, от которых впоследствии они получают сведения о северо-восточной Европе, начались не прежде 868 года, то есть после введения исламизма в Хазарию; ни один из них не знает о славянах, как о хазарских данниках, еще в 862 и 885 годах. До второй половины IX века арабские известия об этнографии восточных европейских земель заняты ими от греков, не имевших понятия о славянах в пределах нынешней России. По случаю помина о славянах у ал-Фергани Френ не обратил внимания на то, что ал-Фергани говорит исключительно о славянах дунайских и адриатических, тогда как позднейшие арабские географы упоминают именно о славянах русских, восточных.
Что речь у ал-Фергани идет не о волжских, а о дунайских болгарах, не о днепровских, а об иллирийских славянах, едва ли требует объяснения. Болгария приводится после Константинополя как страна, прилежащая к западному океану; вместе с ней, но еще далее к западу, упоминается о славянах. Здесь нет места руси. По мнению Френа, ал-Фергани выписывал греческие источники; они поведали ему о руси не более как о печенегах, уграх и т. д.
Народы варварские становятся известны под своим именем не иначе, как по вступлении на поприще самобытной исторической деятельности или по поводу особых, частных сношений с народами образованного мира; до той поры имена их сокрыты под общими географическими названиями или под переводными, или под теми, которыми их обзывают соседние племена и т. д.; все это давно уже высказано и доказано Шафариком, Лелевелем и другими исследователями. Ограничиваясь историей народных имен у славян, мы видим, что и родовое славянское имя является в греческих и латинских источниках только вследствие вторжения славян в пределы Римской империи; из славянских народов (за исключением, быть может, сербов, о которых случайно упоминают Плиний и Птолемей) ни один не известен под своим именем до IX столетия, а иные, напр., чехи и ляхи до X и XI. Вследствие каких же сношений и особых исторических переворотов надлежало изо всех славянских народов именно только русскому достигнуть ранней исторической известности? Потому ли, что восточные славянские племена более других жили в уединении от образованного исторического мира? Здравый рассудок говорит, что русское имя получало право гражданства в европейской истории не прежде основания самобытной варяго-русской державы, не прежде столкновения руси с Византией во второй половине IX века.
Но из того, что (до срока определенного ходом политического развития руси) мы не вправе требовать известий о ней от писателей таких народов, которые не могли, да и не хотели знать о ее существовании, еще не следует, чтобы случайный помин о народе или об имени русь в дорюриковскую эпоху не мог дойти до нас какими-нибудь косвенными путями. Правда, сделанные до сих пор на этом основании попытки, оказались неудачными; Езехиилево 'Ρώς, русы Клавдия Мамертина, мнимая русь Моисея Хоренского и Иосифа бен Гориона — исторические призраки и не более; тем многозначительнее, по-моему, два, все известные, но с точки зрения славянской системы еще мало оцененные свидетельства о древнейшем существовании славянской руси и русского имени.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
