Сорокину не понравилась юмористическая нотка, сквозившая в голосе собеседника.
– На вашем месте мне было бы не до шуток, – сказал он. – Поверьте мне, полковник, – снова делаясь предельно вежливым, сказал Игорь Николаевич, – вам сейчас станет не до шуток на вашем собственном месте.
Он согнулся, отыскивая что-то под столом, и снова выпрямился, держа в руке другую плоскую коробочку – побольше диктофона и с тянувшимися за ней проводами.
– Не Япония, конечно, – сказал он, – домашний, так сказать, продукт, но действует, не жалуемся.
Сорокин молчал, с растущей тревогой наблюдая за его манипуляциями. Повертев коробочку перед носом полковника, Игорь Николаевич снова убрал ее под стол.
– Вы не спрашиваете, что это, – сказал он, – а зря. Не стану вдаваться в технические подробности, но в общих чертах ситуация такова: этот приборчик служит источником мощного электромагнитного излучения, которое... А впрочем, к чему слова? Проиграйте лучше вашу запись. Ну же, не стесняйтесь.
Предчувствуя недоброе, Сорокин вновь перевернул кассету и нажал на клавишу воспроизведения.
Из миниатюрного динамика послышался тихий шорох и едва слышное потрескивание. Сорокин растерянно заглянул в прозрачное окошечко, чтобы проверить, вертятся ли бобины, перемотал пленку немного вперед и снова включил воспроизведение – эффект был тот же, что и вначале.
– Не трудитесь, полковник, – как сквозь вату, донесся до него насмешливый голос. – Ваш козырь не сыграл. Увы! Не стоит полагаться на импортную технику – наша зачастую оказывается лучше.
Возьмите, к примеру, наши истребители или, скажем – баллистические ракеты. Им нет равных в мире! Не понимаю, откуда у нас это рабское преклонение перед заграничной техникой?
– Один – ноль в твою пользу, гад, – сказал Сорокин, утирая со лба холодный пот. – Уел ты меня!
– Нет, полковник, – рассмеялся Игорь Николаевич. Тон его был дружелюбен и почти игрив. – Не один – ноль. Десять, сто, тысяча банок в твои ворота – и все в сухую. Не пора ли признать, что ты просто никудышный игрок?
– Черта с два, – сказал Сорокин. – Где, в таком случае, вся твоя шайка? Я уж не говорю об исполнителях, но где твой партнер Штюбе? Может, съездишь в Ригу, походишь с багром по берегу?
При упоминании Штюбе Игорь Николаевич вздрогнул и выпрямился – удар Сорокина прошел сквозь его защиту.
– Так вот это чья работа... – сказал он медленно.
– А ты думал, это все – роковая цепь случайностей?
– Цепь роковых случайностей, – рассеянно поправил его Игорь Николаевич.
– Что в лоб, что по лбу, – непримиримо сказал упрямый Сорокин. – Все равно ты остался один и рано или поздно начнешь снова собирать вокруг себя всякую сволочь. А я буду рядом. Имей в виду, я теперь всегда буду поблизости и прихлопну тебя, как только ты высунешь нос из своей норы.
Игорь Николаевич торопливо закурил новую сигарету. Руки его заметно тряслись. Впервые с того момента, как началось расследование, Сорокин почувствовал себя свободно – он наконец-то поднял забрало и ударил в полную силу.
– Какая же ты тварь, полковник, – сказал Игорь Николаевич. – Вот не ожидал такого от нашей ментовки! Как же ты решился? Ведь это же все незаконно.
– Что незаконно? – удивленно поднял брови Сорокин. – Говорков разбился, превысив скорость на опасном участке трассы. Штюбе с этим своим.., как его?.. Лаубе погиб во время столкновения яхты с грузовиком... Я, кстати, до сих пор не могу понять, как это они ухитрились на яхте выехать на дорогу.
Твои друзья на границе попросту перегрызлись, не поделив деньги... При чем же здесь милиция? Все очень просто!
– И все на протяжении одних суток.
– Да! Бывает же такое невезение! За одни сутки и при участии одного человека. Я тебе скажу, приятель, раз уж нас все равно никто не слышит.
Всю твою организацию уничтожил один-единственный человек.
– Кто он? Как тебе удалось его нанять? Ты ведь беден, как церковная крыса!
– А я и не думал никого нанимать. Просто твое дурачье вздумало его зацепить. Я же говорю – роковая случайность. Ну, будь здоров. Больше я не стану тебя беспокоить, но помни, что я всегда рядом. Так что, если понадоблюсь, зови.
Сорокин встал и, ни разу не обернувшись, вышел из кабинета, аккуратно затворив за собой дверь.
Проводив его взглядом, Игорь Николаевич схватился за трубку городского телефона. Второпях попадая пальцем не в те кнопки, он набрал номер и едва дождался ответа, сгорая от лихорадочного нетерпения.
Наконец, на том конце провода сняли трубку.
– Але, – прогнусавил пьяный женский голос. – Але, говорите.
– Добрый день, – сказал он.
– Какой, в ж.., день? Че ты гонишь, падла? Говори, че те надо, козел.., может, дам, че хошь.
Голос в трубке разразился идиотским пьяным смехом.
– Аркадия Савельевича попрошу, – сказал он, брезгливо кривя рот, – из трубки, казалось, потянуло водкой и запашком давно не мытого женского тела.
– Кого? Савелича? – в трубке загремело, и стало слышно, как тот же голос в отдалении зовет:
– Савелич! Савели-и-ич!!! Тут тебя какой-то фраер к телефону кличет. Шибко вежливый. Вот бы мне такого хоть на часок! Скажи ему, пускай сюда рулит.
– Уйди, шалава, – сказал знакомый хрипловатый голос и уже в трубку добавил:
– Я слушаю.
– Это Игорь, – без предисловий представился директор.
– А-а, профессор, – сразу узнал тот. – Что это ты про меня вспомнил?
– Нужда заставила, Аркадий Савельевич.
– Нужда... Понятное дело, что нужда. Нет, чтобы заглянуть к старику, чайком побаловаться...
Игорь Николаевич с вежливым сомнением покашлял в трубку.
– Ну да, ну да, – без слов понял его собеседник. – Ребята у меня второй день гуляют, это Лялька Пуговица по телефону хулиганит, ты уж извини. Я так понимаю, тебе поговорить надо?
– Непременно.
– Ишь ты... Тогда давай на старом месте. Часика через два буду.
В трубке раздались короткие гудки отбоя. Игорь Николаевич еще некоторое время подержал трубку возле уха и осторожно положил ее на рычаг.
На губах его блуждала мечтательная улыбка
Глава 17
Зеркало было большое, в резной темной раме, местами рассохшейся и треснувшей от старости. Зеркало это привез из Германии отец в победном сорок пятом.
Кроме зеркала, привез он еще швейную машинку. Она до сих пор неизвестно для чего стояла в углу, накрытая каким-то тряпьем. Со времени смерти жены Архипыч к ней не прикасался. Зеркало висело так, как повесил его отец, – под углом к стене, так что смотревшийся в него человек отражался в старом почерневшем стекле целиком, от макушки до носков, правда, в довольно странном ракурсе, к которому надо было привыкнуть.
