– Звучит банально, но я на службе.
– Сигарету?
Сорокин терпеливо покачал головой, отказываясь от протянутой пачки. Директор сел и взял сигарету сам.
– Понимаю, – сказал он, щелкая настольной зажигалкой и окутываясь облаком ароматного дыма. – Не желаете ничего брать из рук врага.
Напрасно. Я ведь неоднократно говорил вам и готов повторять это снова и снова: я вам не враг, несмотря на те беспочвенные подозрения, которые вы с таким упорством продолжаете относить на мой счет.
Кончилось лето, на дворе осень, а вы все ищете и ничего не находите, и все же продолжаете искать...
Зачем вам это? Впрочем, я отнимаю у вас время.
Слушаю вас.
Сорокин откашлялся и без нужды поерзал, поудобнее устраиваясь в кресле. Некоторое время он внимательно разглядывал наполненный сжиженным газом прозрачный шар зажигалки, увенчанный сверкающим медным набалдашником. С усилием отведя глаза от блестящей игрушки, он заговорил, осторожно подбирая слова.
– Собственно, – сказал он, – я зашел попрощаться.
– Как это мило с вашей стороны, – вежливо откликнулся директор, щурясь от дыма.
– Как вы верно заметили, предпринятое мной расследование ничего не дало...
Сорокин замялся, ощущая себя не в своей тарелке.
Во-первых, он был без формы, которая дала бы ему хоть какой-то моральный перевес. А во-вторых...
Во-вторых, он не мог не сознавать, что сидящий перед ним мерзавец абсолютно неуязвим, – по крайней мере, в данный момент. На него у Сорокина не было ничего. Забродов, дай ему, бог, здоровья, хоть и уничтожил это осиное гнездо чуть ли не до последнего человека, в то же время нечаянно оборвал все ниточки, которые вели из Риги к этому негодяю. Те же, которые не успел оборвать Забродов, аккуратно и эффективно обрезал сам Игорь Николаевич. Сорокин был уверен, что гибель начальника грузового автопарка, к которому был приписан тот самый мебельный фургон, что утопил в устье Даугавы Забродов, – дело рук Игоря Николаевича.
Но суду, как всегда, требовались доказательства, которых у Сорокина не было.
Все работники завода, которых ему удалось опросить, только пожимали плечами. То ли среди них и вправду больше не было членов преступной группы, то ли все они являлись таковыми. Хотя последнее, как ясно понимал полковник, было маловероятно. Скорее всего, соратники директора по махинациям с редкоземельными металлами просто умели работать, и окружающие ничего не знали.
Никто, от начальника отдела кадров и до подсобника, не мог сказать о директоре дурного слова.
Сорокин с удивлением убедился, что Игоря Николаевича любят все: инженеры, рабочие и даже уборщицы мужских туалетов, которые, как известно, не любят никого. Иногда это всеобщее обожание заставляло его колебаться в собственных выводах, тем более, что и сам он порой с трудом удерживался от проявлений симпатии к этому человеку.
Тем не менее, Сорокин был уверен, что перед ним преступник.
Ущучить директора было сейчас трудно, почти невозможно. Успехи его и Забродова. Если, конечно, не считать успехами несколько вновь нажитых врагов в ФСБ и обострившуюся, как всегда не ко времени, язву.
– Ваше расследование и не могло ничего дать, – все так же приветливо сказал директор, элегантно сбивая пепел в сверкающее полушарие пепельницы. – Я чист перед законом. Почему бы вам не поверить в очевидное?
– Для меня это вовсе не очевидно, – упрямо наклонил голову Сорокин. – Не может быть, чтобы хищения, проводившиеся с такой регулярностью и в таких масштабах, происходили без вашего ведома, потворства, а то и прямого руководства. Кто такой Говорков? Скромный начальник цеха. Ему не под силу было наладить бизнес такого масштаба, разве не так?
– Перестаньте вы все время тыкать мне в нос Говорковым, – с легким раздражением произнес Игорь Николаевич. – Мне никогда не нравился этот Тихарь...
– Кто?
– Простите... Тихарь – это его так рабочие прозвали. За глаза, конечно.
– Кстати, это была его кличка среди коллег по бизнесу, – заметил Сорокин. – Странное совпадение, не правда ли?
– Не знаю. Так вот, дела Говоркова – это его дела. И не надо припутывать сюда завод!
– Вы что же, хотите сказать, что найденный в Риге вольфрам и другие редкоземельные металлы были доставлены не с вашего завода?
– Господь с вами! Я ведь вам это уже сто раз говорил. Нам самим не хватает, где уж тут налево приторговывать...
– Выходит, Говорков работал на одном заводе, а крал на другом? По совместительству?
– А вы страшный человек, полковник, – сказал вдруг Игорь Николаевич. – Вы же умный человек, вы прекрасно видите, что надоели всем до смерти, что ничего вам тут не светит. Но вы все равно упорно приходите сюда и повторяете одно и то же, словно надеясь взять меня измором.
– Чем черт не шутит, – сказал Сорокин, кладя ногу на ногу и засовывая руку за отворот плаща.
Раздражение, звучавшее в голосе его собеседника, и то, что он начал грубить, вселяло надежду.
– Ничего не выйдет, полковник, – сказал Игорь Николаевич и помахал в воздухе дымящейся сигаретой. – Ничего не выйдет, лучше и не пытайтесь.
Не таких видали.
Он вдруг подался вперед, перегнувшись через полированную поверхность стола.
– Шел бы ты отсюда, полковник, – горячо заговорил он. – Ну, чего ты ко мне привязался? Чего тебе надо? Хочешь денег? Ты столько в жизни не видал, сколько я тебе могу дать. А хочешь, в долю возьму? Да не выкатывай ты глаза, не выкатывай – кто нас слышит-то? Никто нас не слышит. Мне компаньон толковый до зарезу нужен. Какая-то сволочь всех моих людей извела... Соглашайся, полковник. Денег куча, свобода полная, за границу будешь ездить... Или уходи отсюда к чертовой матери, не мешай работать! Тебя же в дурдом скоро заберут с этим твоим расследованием. Ты в зеркало смотришься? Обрати внимание, на кого ты стал похож. Думай, полковник, шевели мозгами. Говорков – дерьмо, туда ему и дорога, я бы его вскорости и сам убрал. Мне в ментовке крыша нужна, и чем выше, тем лучше. Соглашайся, а?
– Одну секунду, – сказал Сорокин, изо всех сил стараясь говорить спокойно. – Мне нужно перемотать пленку.
Он вынул из внутреннего кармана плоскую коробочку диктофона и показал ее своему собеседнику.
Он перевернул миниатюрную кассету и щелкнул крышкой.
– Я готов, – сказал он. – Можете продолжать.
Игорь Николаевич увял.
– Фи, полковник, – разочарованно сказал он, откидываясь на спинку своего вращающегося кресла, – вот не ожидал от вас такой мелочности.
– Мы, менты, все такие, – сочувственно закивал Сорокин. – На том и стоим!
– Как же так? А как же чистые руки, горячее сердце и холодная голова?
