Даниил взялся за спинку ее инвалидного кресла и, оглядываясь на молча смотрящих друг на друга Берта и Диану, повез ее из комнаты.
— Господи, Берт, прекрати стоять как остолоп. У тебя было достаточно времени, чтобы справиться со своими эмоциями, — обернувшись, сказала она и закрыла за собой дверь.
— Напрасно мы оставили их одних, — сказал Даниил, катя кресло по коридору. — Он ее больше не любит. У нее будет только еще одно потрясение. Было бы лучше, если бы мы вместе с ней ушли.
— Поверь старушке, пожившей на земле так долго, мой внук умеет любить, а настоящая любовь так быстро не проходит, она вообще не проходит никогда. И я рада, что он полюбил девушку, достойную его, — возразила она, самостоятельно развернув неожиданно починившееся кресло и заехав в свою комнату. — Лучше зайди и расскажи, что думаешь делать дальше. Когда эти двое поженятся, а это уже не за горами, ты останешься один.
— Еще не знаю, но уверен, что мне придется нелегко, — сказал Даниил, почему-то думая о сероглазой черноволосой дочери Роберта и о том, что ему придется преодолевать много преград, чтобы встречаться с ней. — Но, боюсь, до свадьбы Дины и Берта дело не дойдет, и я окажусь прав, — грустно добавил он, косясь на стену, за которой остались его друг и сестра, и изо всех сил напрягая слух, стараясь хоть что-то услышать. Но стены в этом доме были слишком толстыми, и он не слышал ни звука.
— Нужно взять стакан и перевернуть его, потом приставить ухо к донышку, и все будет слышно, — сказала старушка. — Попробуй, сам убедишься. Я ведь вижу, что тебе так же, как и мне, интересно узнать, что у них там происходит. — Она взяла со столика стакан и сунула в руки Даниилу. — Слушай и пересказывай мне…
… — Я сейчас уйду, только соберу вещи, — сказала Диана, как только брат и Вера Анатольевна покинули комнату. — Или нет, я уйду сразу, а мои вещи потом заберет Данила.
Она хотела выйти из комнаты, но не могла, потому что у двери продолжал стоять Берт, а подойти к нему она не решалась. Она опустилась на стул.
— Я зашла сюда в ту ночь, чтобы уговорить тебя уехать, а когда баба Вера рассказала мне о твоем звонке, я осталась. Она сказала, что ей одной скучно, что с домработницей не о чем говорить. Я согласилась. Я знала, что меня здесь никто не будет искать, а садиться в тюрьму мне было страшно. Я, конечно, знала, что это случится неизбежно и что меня рано или поздно все равно найдут, но мне хотелось, чтобы это случилось как можно позже. Вот я и решила пожить у нее. Все равно тебя не было, и я думала, что в течение двух лет ты не появишься. — Она замолчала. — Я знаю, что не имела права переступать порога твоей комнаты, так что извини, — продолжала она после паузы. — И выпусти меня, не нужно никаких объяснений и обвинений, я и так все понимаю.
— Ну, если ты все понимаешь, то скажи, ты позаботилась о платье? — наконец заговорил Берт.
— О каком платье? — в недоумении пробормотала Диана.
— Ну о таком, белом, со всякими кружавчиками и рюшечками, я не очень в этом разбираюсь, а ты, как женщина, должна это знать. Или ты надеешься, что я соглашусь на то, чтобы моя невеста пошла в загс в джинсах? Я традиционен в некоторых вопросах, — серьезно сказал Берт.
— Я не пойду в загс, Берт, — возразила Диана. — Ее голубые глаза опять наполнились слезами. — Я ведь знаю, что ты не можешь любить меня после всего, ты просто слышал наш разговор и хочешь совершить благородный поступок. Но я не приму такой жертвы от тебя.
— Если ты не пойдешь добровольно, я заставлю тебя это сделать, — Берт легко поднял сопротивляющуюся девушку на руки. — Придется наконец раз и навсегда доказать, что я сильнее, а иначе я обреку себя на безрадостную жизнь холостяка. Я… я всегда знал, что никого и никогда не полюблю, кроме тебя, Диана. А после того что произошло, я люблю тебя еще больше, и я тебя здесь не оставлю.
— Как романтично! — сказала Вера Анатольевна, слушая разговор в пересказе Даниила. — Я всегда знала, что могу гордиться своим внуком. А ты можешь вставить эту сцену в роман.
Даниил с улыбкой смотрел в ее глаза и впервые заметил, что они синие, как у Берта, несмотря на ее возраст.
— Отойди от стены и дай сюда стакан, они, кажется, идут сюда, — сказала она, услышав шаги в коридоре.
Даниил едва успел сесть в кресло и вернуть ей стакан, как зашли в обнимку Берт и Диана.
— Неужели помирились? — удивленно спросила Вера Анатольевна, наливая себе в стакан воду из графина.
— Ну, как тебе понравился новый роман? — спросил писатель, оторвав взгляд от реки, куда он смотрел, стоя у окна, во время долгого рассказа, совершенно при этом не замечая великолепного пейзажа. Глаза его блестели, на щеках играл не свойственный ему румянец.
— Главное, чтобы он понравился твоему издателю, — украдкой зевнув, ответила жена. Не то чтобы ей не нравились его романы, просто все это время, пока он пересказывал, ей безумно хотелось купаться, ощутить прохладу воды. Но она не прерывала его, преодолевая свое настроение. Если бы она остановила его и попросила дорассказать потом, она поступила бы точно так же, как те наиболее ненавистные и опасные для актеров зрители, которые могут встать во время спектакля и уйти, совершенно не беспокоясь о том, как тяжело играть после этого. Не говоря уж о том, что ему, не дай Бог, задуманный роман может показаться неинтересным, и тогда он вообще не станет его писать, погрузившись в свое обычное ничегонеделание с лежанием на диване и созерцанием потолка. А это значит, что она не сможет осуществить свою мечту и снова отправиться в круиз по Средиземноморью. Ее муж — модный писатель, и его постоянный издатель ему хорошо платит, чтобы удержать в издательстве, которому его романы приносят неплохой доход.
— А меня интересует твое мнение, — резонно возразил он. — Я работаю не ради издателя, а ради читателя. А ты мой первый читатель.
— Я — слушатель. — Она старалась обратить разговор в шутку, с тоской глядя на зеленоватую воду реки и желтый песок пляжа.
— Нет, ну все-таки. — Писатель, чувствуя, что она намеревается улизнуть, поймал ее за руку.
Проще всего было бы восхититься услышанным, и уже через две минуты он бы сам, счастливый и беззаботный, потащил ее купаться, до вечера смешил бы веселыми анекдотами и придумывал все новые развлечения, а потом, уложив детей, они поехали бы к друзьям в ночной клуб, и он был бы душой компании, и они танцевали бы и пили до утра… Все было бы так, как ей хотелось. Она была хорошей актрисой, и сыграть восхищение ей ничего не стоило. Но и он был настоящим писателем, а значит, отличным психологом, и ему ничего не стоило уловить фальшь.
— Твой издатель считает, что читателям больше нравится счастливый конец, и он всегда выдвигал это как основное требование, — мягко начала она, но он перебил ее.
— Я ведь сказал, милая, я работаю не для него.
«Да, но платит он», — подумала она, но сказала:
— Конечно! Но и мне тоже нравится, когда все кончается хорошо, и всем читателям это нравится. У них, как и у меня, после прочтения останется неприятный осадок из-за смерти этой Власты. Ее очень жаль, ей столько пришлось выстрадать. Неужели нельзя оставить ее в живых? Пусть она после стольких лет страданий тоже обретет счастье, как и Берт с Диной, а иначе напрашивается вывод, что только те, у кого положение и деньги, имеют право на счастье.
