Я так устал, что сразу уснул, не обращая внимания на качку, а когда меня в конце концов разбудила Айрис, я с удивлением увидел, что было уже двенадцать сорок семь.
— Все в порядке? — спросил я, испугавшись.
— Конечно. Вы не единственный человек, знающий штурманское дело.
Я подумал, что она имеет в виду Энди, но нет, речь шла об Айане.
— Энди и Гоу-Гоу оба лежат больные. Карлос тоже, очень бледный, отправился на койку.
— А что Ангел?
— Он позавтракал, съел два яйца с хлебом и маслом, много масла, а потом ушел к себе, как будто он пассажир роскошного круизного лайнера.
Видимо, он примирился с присутствием Карлоса на борту.
— А почему он был против? — спросил я. — Он боится, что мы, возможно, не сможем оттуда выбраться?
Она покачала головой:
— Нет, конечно. В таком смысле Ангел о нем вообще не беспокоится.
— А что же тогда?
— Не знаю. Там что-то личное. Что-то, касающееся его самого. Я не вполне понимаю. Я знаю одно: этот несчастный мальчишка в него влюблен.
Сказала она это не без злости. Я сел прямо, уставившись на нее. Она все так же стояла, чуть склонившись надо мною, и я уловил в ее глазах мимолетный отблеск чего-то, подобного ненависти.
— Вы и сами в него влюблены, не правда ли?
Я подумал о том, какой адски взрывоопасный клубок чувств сплелся у нас на борту.
— Нет, нет, конечно не влюблена. Как вы только могли подумать…
Она поспешно отвернулась, понимая, что свое отрицание она выразила чрезмерно бурно.
— Дело не в любви.
Ее голос ее выдавал, и она это понимала.
— Это…
Она замолчала в замешательстве, закусив губу.
— Но вы же спрашивали о Карлосе.
— Да. Что вам известно о его происхождении, о семье Боргалини?
— Совсем мало. Только то, что Роберто Боргалини или сожительствует, или женат на той женщине, которая его содержит. Оба они выходцы с Сицилии.
— Та певица? Розали Габриэлли?
— Да.
— И она мать Карлоса?
Отрывисто кивнув, она отвернулась, и я поспешно продолжил:
— Когда вы впервые встретились с Карлосом?
— На днях я пыталась это вспомнить, — сказала она, хмурясь. — По-моему, это было тогда, когда Ангел взял меня на прогулку на яхте. Это было один-единственный раз, папа тоже был с нами. Карлосу тогда было лет четырнадцать-пятнадцать. Он еще учился в школе.
— Он сын Боргалини?
Она на мгновение замялась перед тем, как ответила:
— Думаю, да. Я, признаться, до сих пор об этом не задумывалась. Теперь, когда они снова вместе… Они очень похожи, видите ли.
— Вы хотите сказать…
Тут я вдруг заметил, что изменился характер раскачивания корабля. Теперь его бросало не так резко, более плавно и продолжительно, с виляющими провалами, за которыми следовал грохот заливающей палубу воды. Но ветер уже так не завывал.
— Ветер ослаб.
Она кивнула, на ее лице засохла соленая корка.
— Уже не больше двадцати узлов. И небо проясняется. Мы входим в пролив Ле-Мер, уже хорошо видно остров Эстадос.
Я скинул ноги с койки.
— Какая скорость?
— Четыре с половиной.
Я кивнул. Нужно было поднимать еще паруса.
— Позовите Энди, будьте добры.
— Говорю же, он лежит с морской болезнью.
— Меня это не волнует. Самому мне не под силу поднять грот и верхний прямой парус, так что вы уж как-нибудь его поднимите.
Меня и самого слегка мутило, когда я натягивал сапоги. Ветер ослаб, огромные волны, чередой идущие к нам сзади, от мыса Горн, поднимались выше, их падающие гребни ударяли нам в корму, заливая палубу до самого бака. Вода захлестывала трап в рубке, и сверху капало на мою постель.
— Что происходит?
Ангел стоял в дверях своей каюты в одних трусах в розовую и белую полоску, загорелый, с напрягающимися от качки мышцами ног. Он был в прекрасной физической форме.
— Я нужен?
Я сказал ему о своем намерении, и он обещал помочь. Не успел я еще надеть непромокаемый костюм, как он уже пришел полностью одетый.
— Говорите, что нужно делать.
Я не стал с ним спорить, лишь кивнул, соображая, смогу ли управиться только с его помощью. Я не разрешил Айрис выходить на палубу, а Нильс всю ночь не ложился, наблюдая за двигателем. Да и в любом случае он механик, а не палубный матрос. Ходьба в носовой части в тот день была сродни балансированию, стоя в вагонетке американских горок, но, думаю, если всю жизнь ездить верхом, то мышцы и мозг привычны к такого рода движениям. Так или иначе, но Ангел просто стоял так, как будто был частью палубного оборудования, а вокруг нас все хлопало и гремело, вода иной раз доходила нам до пояса. Корабль вздымали и бросали вниз могучие волны, прокатывающиеся под нами. Когда я говорил ему, перекрикивая этот грохот, тянуть эту веревку или крутить ту лебедку, он буквально набрасывался на эту работу, как только улавливал, что от него требовалось, и делал это быстрее, чем смог бы я.
Я впервые встретил человека, который не упускал случая показать, насколько ценным приобретением для экипажа корабля он является, где бы ни возникла необходимость помощи. Самонадеянный, тщеславный позер, разрушающий эмоциональное равновесие в коллективе и чутко ощущающий отношение к нему окружающих, он обладал необычайной легкостью на подъем каждый раз, когда ему предоставлялась возможность продемонстрировать свое превосходство над остальными.
— Очень опасный тип, — сказал мне Айан после того, как он на наших глазах знакомился с остальными членами экипажа после своего прибытия. — Вы будьте настороже, Пит, а то он своими чарами стащит с вас штаны и оставит нагишом на льду.
Хотя он это сказал как будто в шутку, его усилившийся до предела акцент говорил о том, что это крайне серьезное предупреждение.
С двумя поднятыми на фок-мачте прямыми парусами и наполовину убранным гротом «Айсвик» обрел достаточную остойчивость и, слегка кренясь на левый борт, мчался, вздымаемый могучими волнами. Иногда они гнали нас вперед со скоростью более четырнадцати узлов, что было слишком для тяжелого судна, под завязку загруженного запасами на год и всем необходимым для зимовки на льду. Помню, бледный Энди, стоя в дверях рубки и хватая ртом воздух, сказал:
— Мы можем набрать воды, если будем так лететь по ветру в ревущих сороковых.
Я напомнил ему, что мы уже на пятидесятых параллелях, да и вообще, пойти ко дну можно и в Северном море, на что он, вяло кивнув, возразил:
