Горло свело от боли, страшной, невыносимой боли. Грохот ушел.
Эпилог
– Его никогда не найдут.
– Катенька! Господи! Катенька. А они сказали… Они уже не надеялись. Но я знал, знал, что ты не могла меня оставить, не могла умереть.
Катя открыла глаза. Яркий свет ослепил. Он исходил отовсюду: от огромного незанавешенного окна, от белых стен, от блестящего металлического шкафчика.
Вадим, бледный, небритый, совершенно сумасшедший Вадим навис над ней жизнерадостной глыбой. Но вот лицо его исказилось, он судорожно всхлипнул и отвернулся.
Плачет? Почему он плачет? Надо сказать ему что-нибудь, утешить.
Катя попробовала встать, но не смогла даже приподнять свое неожиданно тяжелое, непослушное тело. Какая-то дурацкая трубка болталась у нее перед глазами. И свет, свет со всех сторон.
Что же с ней такое было? Что же такое с ней стало?
Ванная и резкая боль в горле. И грохот.
Ах, вот оно что! Он, которого никогда не найдут, зарезал ее, и она умерла. Перерезал ей горло, потому что был грохот и нужно было торопиться. А сначала просто хотел вскрыть ей вены, инсценировать самоубийство.
Она умерла. Этот свет – свет оттуда.
Но что здесь делает Вадим?
Его тоже убили. Доктор Страх – доктор Смерть.
Теперь они вместе и больше никогда не расстанутся. Наверное, это и есть рай на двоих.
Все правильно: рай – это то, что бывает за смертью. Их рай на двоих – рай с Вадимом. Так и должно быть. Михаил – это только ошибка. Смерть ошибку исправила.
Но почему Вадим отвернулся и плачет? Не может простить ей измены? Пусть он скажет, все скажет…
– Вадик?
Вадим повернулся к Кате. Лицо его снова улыбалось.
– Катенька, маленькая моя. Ты жива, жива. Ты со мной. Спасибо тебе, я думал, сойду с ума.
Скрипнула дверь. Вадим опять отвернулся. Кто-то вошел, заговорил, сначала тихо, осторожно, потом радостно и громко.
– Катенька! Ну как я рад.
Гаврилов. Навис, улыбается. Нужно ему что-то сказать, о чем-то спросить. О чем?
– Здравствуй, Игорь. Как дела?
Нет, не об этом спросить. О чем же, о чем? Ах, ну да.
– Его не нашли?
– Кого? – Игорь улыбнулся растроганно, потянулся рукой к Катиному лицу, хотел погладить, но вдруг испуганно отдернул руку. – Кого нашли, Катюша?
– Убийцу. Он был там, у меня. Ренат. Он сбежал?
– Ну что ты! Его прямо там и взяли. – Гаврилов оживился. – Видишь ли, Катенька, мы ведь знали, что он к тебе придет, – все деньги положены на твое имя, он не мог без тебя уехать. Ну и караулили. Я ведь не уехал тогда, остался ждать, а вскоре и ребята подъехали. Мы думали взять его, когда он будет входить в подъезд, но он нас опередил, прошел раньше, дождался твоего возвращения. Надо было мне проверить квартиру, но я никак не думал, что он уже там.
– Он пытался меня убить.
– Вот этого-то я и предположить не мог. Ты нужна была ему живой-невредимой, чтобы снять деньги.
– Он совсем сумасшедший. Псих. Маньяк.
– Да уж. Знаешь, чем он сейчас занимается? Стихи пишет. Всю стенку в камере исписал. Да нет, никакой он не сумасшедший и от вышки не отмажется, не выйдет. Грозит-то ему пожизненное за все его художества. А уж я добьюсь, чтобы он получил все сполна.
– Он все рассказал?
– Рассказал. На следующий же день и начал колоться. Чистосердечным думает грехи замолить. О, ему было что следствию поведать. На целый том признание потянет. Поэт хренов! Он ведь и Нинель убил. Застрелил. В одном полузаброшенном доме. Если бы сам не рассказал, ее бы не скоро нашли. И знаешь, что он еще рассказал? Помнишь, мы никак не могли понять, при чем тут шантаж? Ну не вписывался он в общую схему и все. Так вот, вся эта история с шантажом – просто липа. И знаешь, на кого рассчитанная липа? На меня. Ренат письма Нинель подбросил рано утром тридцать первого, зная, что в квартиру она не вернется, сразу в Новосибирск полетит. И рассчитал, что я в квартиру-то с нелегальным обыском нагряну, письма изыму, фотографию найду, ну и пойму, что Нинель это все затеяла. Ему это было нужно: на нее все свалить. Как мы входили к Михаилу, Ренат тоже видел, потому что следил. И позвонил – помнишь звоночек-то на автоответчике? – как раз когда мы в квартире шарили. Все теперь рассказал, все. Очень уж боится. Единственное, в чем ни за что признаваться не хочет, – это в какой стране и в каком банке Михаиловы деньги. Вот тут молчит, и ничего сделать с ним нельзя.
– Деньги? Ну да.
– Это ведь теперь законное твое состояние, Катюша. Только ты их и можешь получить. Если узнаем номер счета, ну и все прочее.
– Ну уж нет! Они мне не нужны! Я ни за что, ни за что!..
– Успокойся, Катенька, тебе нельзя волноваться. Ни за что так ни за что. В общем-то, это правильно. Я бы тоже таких кровавых денег не захотел.
– Никаких нам денег не надо, – вклинился Вадим. – А эти… Я… никогда! Никогда!
– Да что вы, ребята. Их еще и выцарапать невозможно – молчит ведь подлец, хоть ты тресни. Ну, а если банк Катюшу сам найдет, вы ведь можете от денежек-то и отказаться, в какой-нибудь фонд нацменьшинств определить. – Игорь засмеялся, довольный шуткой. – Ну ладно, ребята. Я, пожалуй, пойду. Катюше покой нужен. Ты, Вадим, тоже ее не слишком-то утомляй. – Гаврилов пошел к двери, обернулся. – Выздоравливай, Катенька.
Игорь вышел.
– Повезло тебе, Катюша, нам повезло. Спасибо Гаврилову. Господи, я бы не пережил, если бы ты…
– Повезло. – Катя прикрыла глаза. Она вдруг почувствовала страшную усталость. Вадим заметил это и забеспокоился.
– Какой же я дурак! Тебе и разговаривать-то нельзя, а я… Прости меня, я сейчас уйду. Ты отдохни, поспи.
– Нет, не уходи. Посиди со мной рядом. Я так по тебе соскучилась. Мы так давно не виделись. Ты был прав, Вадик, Михаил – это только ошибка. Прости меня, пожалуйста.
– Ну что ты, Катенька.
– Простишь?
– Да не за что мне тебя прощать. Я люблю тебя, очень, очень люблю. Ты мой самый любимый человек, а любимый человек не может быть ни в чем виноват.
– Спасибо.
– Ты поспи, поспи, моя хорошая, и ни о чем не думай. Катенька…
– Да, я посплю, только ты не уходи.
– Я не уйду. Никогда никуда я от тебя не уйду.
– Я очень устала… Но мне так хорошо…
Сон, легкий, спокойный сон уже уносил ее в свое тихое царство, где не было места кошмарам и где высоко-высоко в светлой, чуть подрагивающей дымке парило счастливое, улыбающееся лицо Вадима – самого надежного человека на свете.