Эстелла села напротив, глядя на Мариану ясными глазами.
— Я здесь не для того, чтобы осуждать тебя, Эстелла, — высказала Мариана то, что было у нее на сердце. — Я беспокоюсь о тебе, и это все.
— Но как вы догадались? — смело спросила Эстелла.
— На Рождество, когда я приходила к тебе, то забыла вручить подарок, который принесла, поэтому мне пришлось вернуться.
— О, — произнесла Эстелла, понимающе кивая.
— Я услышала, как ты называешь своего ребенка Рамонсито, и все вдруг стало ясно.
— Да.
Мариана встала и подошла к Эстелле, неудобно устроившейся на краю дивана. Она села рядом и посмотрела на нее понимающим взглядом.
— Я ведь тоже женщина, и знаю, что значит любить мужчину. Я люблю Игнасио. Он, мягко говоря, человек трудный. Но я люблю мужа, несмотря на его иногда раздражающий характер. Я достаточно хорошо знаю Рамона, чтобы быть уверенной в том, что именно он тебя соблазнил. Тебя я не осуждаю и, наоборот, сочувствую тебе. Я наблюдала, как разрушался его брак. Элен не смогла выдержать его бродяжничества. А ты?
Лицо Эстеллы налилось румянцем, как розовое яблоко, и она улыбнулась улыбкой женщины, довольной своей судьбой.
— Я люблю Рамона, а он любит меня. Это все, что мне нужно. Я не стремлюсь запереть его в стенах дома и хочу от него только любви. Я счастлива, сеньора. Более счастлива, чем когда бы то ни было.
— Я тебе верю, — сказала Мариана, касаясь руки молодой женщины. — Но что думают об этом твои родители? Он ведь пока еще женат на Элен.
Счастливое отражение душевной весны мгновенно сбежало с лица Эстеллы, и оно приобрело оттенок осенней печали.
— Они отреклись от меня, — произнесла она равнодушно, как будто заранее выстроила внутренний барьер безразличия, чтобы защитить себя от дальнейших страданий.
— Мне так жаль, — сказала Мариана. — Если я могу чем-то помочь…
— Нет-нет, — ответила Мариана. — Тут никто и ничем помочь не сможет.
— Они видели твоего ребенка?
— Нет.
— Если бы они его увидели…
— Они не собираются здесь появляться.
— Они знают, кто отец?
— Да, но им все равно. Отец хочет, чтобы Рамон на мне женился…
— Понимаю.
— Я счастлива. Они должны были быть счастливы, если счастлива я, но ведь я опозорила семью, — сказала она, и ее глаза увлажнились помимо воли.
— Почему ты не покажешь им Рамонсито? Их сердца смягчатся, я уверена. Он такой очаровательный. Просто маленький ангелочек. Можно, я снова на него взгляну?
Эстелла проводила Мариану в маленькую комнату, где в прохладном полумраке спокойно спал Рамонсито. Мариана провела пальцем по мягкой щечке и почувствовала, как эмоции сдавливают ее горло и туманят глаза, в которых заблестели слезы.
— Возьми Рамонсито и покажи его им, — повторила она.
— Должна ли я сообщить Рамону, что вы приходили?
— Нет, — твердо ответила Мариана. — Пусть это будет нашей тайной. Когда придет время, он сам даст мне знать. Но все-таки, если я смогу что-то для тебя сделать, не бойся и смело мне звони. Ты знаешь, где меня найти. Я больше не хочу тебе надоедать.
Эстелла прикоснулась к руке Марианы и улыбнулась.
— Я хочу, чтобы вы приходили. Хочу, чтобы Рамонсито познакомился со своей бабушкой, — сказала она, и ее губы задрожали.
Мариана была слишком взволнована, чтобы ответить. Она кивнула, тяжело сглотнула и с молчаливой благодарностью посмотрела на Эстеллу.
На следующий вечер Эстелла собралась с силами для решения самой трудной в ее жизни задачи. Она завернула Рамонсито в шерстяной платок, упаковала еду и одежду в количестве, достаточном для ребенка на неделю, и оставила его на пороге дома родителей с запиской, где можно было прочитать простые слова: «Мне нужна ваша любовь». Затем она повернулась и отправилась в обратный путь. Дойдя до поворота, она почти раскаялась в содеянном и уже было собралась вернуться, чтобы забрать его, но вспомнила слова Марианы, набралась храбрости и продолжала идти, хотя и с камнем на сердце. Проведя изнурительные два часа, во время которых беспокойство терзало ее сознание, она уже не могла больше терпеть и стремительно бросилась бежать по берегу к тому месту, где у склона холма приютился родительский дом.
Рамонсито на пороге уже не было. Охваченная страхом, что его могла забрать бродячая собака или вор, она подкралась к окну дома, задержав дыхание, чтобы не выдать себя. Заглянув в окно, она не увидела ничего, кроме пустой комнаты. Но в тот момент, как к ее горлу стали уже подступать рыдания, в комнату вошла Мария с аккуратно спеленутым ребенком на руках. Она широко улыбалась, и слезы скатывались с ее старых щек ручейками радости и счастья.
Пабло Рега уселся на траве у последнего приюта своего старого приятеля Освальдо Гарсия Сегундо и начал свою речь, как обычно, с поэтическим подъемом и блеском.
— Мое старое сердце растаяло, Освальдо. Си, сеньор, именно так и случилось. Мария пришла домой и обнаружила у дверей внебрачного ребенка Эстеллы. Она оставила его там одного. Правда, с запиской. Можно подумать, у нас возникли бы сомнения, чей это младенец. — Он хмыкнул и покачал головой, поигрывая медальоном с изображением святой Девы, висевшим на его груди. — Он очень маленький, и я боялся прикоснуться к нему, пока Мария не положила его мне в руки. Ради Бога, Мария, сказал я, если я его уроню, то его унесет дьявол. Но она только рассмеялась, а потом заплакала. У него моя улыбка, поэтому Мария сказала мне, что, если малыш похож на меня, значит, его благословил Бог. Ты прав, спрашивая, как же я поступил. Мне следовало бы отослать его обратно к его матери, но Мария об этом и слышать не хотела. Она не расставалась с ребенком ни на миг, лелеяла его, как своего собственного, и по ее лицу текли слезы удовольствия. Если бы я его отослал, то оказался бы чудовищем. Но я вовсе не монстр, а всего лишь усталый старый человек, которому осталось доживать свой век. Рамонсито — это еще одна новая жизнь, назначение которой страдать и умереть на этой земле. Для какого дьявола это все нужно? Ты ведь знаешь, Освальдо, си, сеньор, ты знаешь. Если бы ты мог говорить из своей могилы, то, вероятно, дал бы мне несколько советов. Но, видимо, мои старые уши слишком забиты земными проблемами, чтобы слышать тебя.
Рамон сидел в автомобиле и следил за тем, как городской пейзаж постепенно сменялся зеленым ландшафтом английской деревни. Он думал о Рамонсито, которому сейчас было шесть лет — почти столько же, сколько было Федерике, когда он с ней попрощался в то жаркое январское утро уже так много лет назад. Бросив мысленный взгляд на прошедшие годы, он вспоминал, как Рамонсито восстановил отношения между ним и его матерью, и Эстеллой и ее родителями. Хотя Пабло Рега до сих пор относится к нему с подозрением. Пабло завел привычку нервно теребить медальон на своей шее с таким видом, будто встретился с вампиром, но, по крайней мере, он полюбил внука и снова вернул дочь в свои объятия. Его собственный отец не знал о существовании внука, гулявшего всего в четырех милях от их летнего дома, хотя в жилах ребенка текла та же кровь, и наступит день, когда он станет отцом нового поколения, ведущего свое происхождение от Игнасио, Однако Мариана настаивала на том, что ему говорить об этом нельзя. Это была общая тайна для них троих.
