Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
И вот однажды утром надзиратель, который очень любил истязать меня ежедневными рассказами о том, что со мной сделают, какие ужасы меня ждут впереди, вошел в камеру с бумагами в руке.
– Бочкарева! – крикнул он. – Ты свободна. – И открыл дверь передо мной.
Я так удивилась, что сначала не поверила. Решила, что это очередная издевка.
– Свободна? – переспросила я. – Почему?
Приученная к россказням этого надзирателя о грозившей мне жестокой расправе, я не могла теперь поверить ему.
– Меня отпускают насовсем? – уточнила я.
– Да, насовсем, – последовал ответ. – Пойдешь с конвойным в солдатскую секцию, там получишь нужные бумаги.
Со вздохом облегчения распрощалась я с этой камерой ужасов и немедленно отправилась за документами. В бумаге, которую выдали, говорилось, что я была арестована, но по предъявленному обвинению оправдана. С учетом состояния моего здоровья мне предоставлялось право на полную свободу передвижения по стране. С таким вот документом в кармане меня выпустили на свободу.
Глава двадцатая. С обращением от народа
Единственными людьми, к кому я могла пойти в Москве, были Васильевы. Они жили в пригороде. Я попыталась добраться до них пешком, но сил хватило лишь на два квартала. Стоявший у тротуара извозчик запросил двадцать пять рублей. Я попробовала торговаться, предложив пятнадцать, но он и слушать не хотел. Хотя денег у меня не было, я все-таки наняла этого извозчика в надежде, что Дарья Максимовна за меня заплатит. Иначе пришлось бы оставаться на улице.
Мадам Васильева встретила меня как родную дочь. Она была вне себя от радости, узнав о моем освобождении. Я же чувствовала себя настолько изнуренной и измученной, что даже не могла по-настоящему радоваться своему чудесному избавлению от страданий и смерти. Меня накормили, и Дарья Максимовна приготовила ванну. Я не меняла нижнее белье в течение нескольких недель и была грязнее, чем когда сидела в окопах на передовой. От обилия вшей кожа на теле сильно расчесана. Ванна в тот момент представлялась мне даже большим благом, чем само освобождение. Еще более отрадной показалась возможность выспаться. Вряд ли когда-либо в жизни я спала более сладким сном.
Оставаться надолго гостьей в Москве в те дни начала марта 1918 года было неудобно. Степан жил отдельно от родителей, поскольку серьезно расходился с ними в оценке политической ситуации. Семья состояла тогда из Дарьи Максимовны, ее мужа и их младшего сына. Дочь Тонечка была замужем и жила отдельно. Трое Васильевых получали в день один фунт и восьмушку хлеба! Недельная норма мяса составляла полтора фунта. Поэтому я быстро сообразила, какой обузой стану для семьи. Но я никак не могла решить, куда идти и что делать. Васильевы предложили купить билет домой, но тот документ, что мне выдали в солдатской секции, сам по себе заменял билет.
Я вспомнила, что некоторых из девушек, покалеченных на фронте, отправили в Москву и поселили в доме инвалидов. Захотелось повидать их, и я пешком отправилась на поиски. Добравшись до дома инвалидов, я заметила на улице перед зданием толпу, состоявшую в основном из солдат, которые с возмущением что-то обсуждали. Подойдя ближе, увидела увечных солдат, валявшихся на земле у фасада дома. Некоторые из них были без ног, другие – без рук.
Мне объяснили, что большевистские власти выкинули сотни солдат-калек на улицу. Многие из них, включая и моих девушек, уже покинули дом инвалидов: некоторые разбрелись по городу, прося милостыню, других подобрали сердобольные люди и общества призрения. Однако значительная часть калек еще оставалась здесь: они плакали, проклинали Ленина и Троцкого и просили у прохожих дать им пищу и приют. От этой душераздирающей картины у меня защемило сердце. Распоряжение было настолько жестоким и бессердечным, что у меня кровь кипела от негодования. Подобные методы принуждения и насилия новые власти распространяли, очевидно, во имя сохранения режима насилия. И этот акт произвола никак не мог оправдать заявление правительства, что здание потребовалось для каких-то других целей.
Толпа насчитывала сотни две солдат, и я остановилась послушать ораторов. Они собрались, привлеченные жалобными криками и стонами изгнанных из дома инвалидов. То, что рассказывали солдаты, было для меня просто откровением. В их сердцах накопилась ненависть к режиму Ленина и Троцкого. Я провела там несколько часов, переходя от одной группы солдат к другой, время от времени включаясь в дискуссию.
– Вот видите, что́ вы сами же натворили. Вы зверски калечили и убивали своих офицеров. Отступились от Бога и стали рушить церкви. Вот вам и результат, – примерно так говорила я солдатам, и они отвечали мне:
– Мы думали, что, когда сбросим офицеров и богатеев, получим вдоволь хлеба и земли. Но теперь фабрики и заводы стоят и нет работы. Красногвардейцы, бо́льшая часть которых – это пьяницы и уголовники, устраивают настоящий террор. А если среди них и оказывается какой честный солдат, то он идет туда, чтобы избежать нищеты и голодной смерти. Когда же мы требуем справедливого суда и честного разбирательства, нас эти красные палачи расстреливают. А тем временем германцы продвигаются по России, и никого не посылают воевать с ними, с нашими истинными врагами.
Услышав эти слова, я перекрестилась, поблагодарив Господа за глубокие перемены в умонастроениях народа.
Толпа шумела, бурлила и становилась настолько неуправляемой, что были оповещены власти. Они прислали отряд красногвардейцев для разгона собравшихся. Солдаты прибыли внезапно и залпами в воздух рассеяли толпу. Группа из десяти солдат вместе со мной бросилась в соседний двор и продолжила разговор за воротами.
– Видите, чего вы добились?! Будь у вас оружие, вы, наверно, не допустили бы, чтобы с вами так обращались. Они заставили вас сдать оружие, а теперь притесняют и издеваются над вами больше, чем при царе. Вы когда-нибудь слышали, чтобы при старом режиме выбрасывали на улицу инвалидов? – спрашивала я.
– Конечно, нас предали. Теперь это ясно. Германцы забирают весь наш хлеб, захватывают нашу землю и разрушают нашу страну, требуют себе весь капитал и все богатства нашей страны. Нас предали, – соглашались некоторые солдаты.
– Ну вот, вы и начинаете прозревать!
– Да-да, теперь все ясно, – заявил один из солдат. – Месяц назад я бы с тобой и говорить не стал. Я тогда был председателем местного Совета. Но теперь понимаю, что все это значит. Нас арестовывают, обыскивают, грабят, терроризируют наемники Красной гвардии. Я бы сейчас и сам застрелил Ленина и Троцкого за такое жестокое издевательство над инвалидами. Месяц назад я был дураком, но теперь вижу, что ошибался, не веря вам и другим противникам большевиков. Такие, как вы, не враги народа, а его друзья.
В компании нескольких солдат я ушла оттуда. Один из них сообщил, что видел девушку из моего батальона. Ее выбросили из дома инвалидов, и она просила подаяния. Сердце заныло от этой мысли, но я и сама оказалась без всяких средств к существованию. Что я могла бы сделать для нее? Мы подошли к храму Христа Спасителя, и я вспомнила о своей клятве отслужить молебен в ознаменование моего чудесного избавления от смерти.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
