Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
— Ты нам что, условия ставишь?! — снова взъярился Дато. — Ты…
— Посоветуйте вашему другу держать рот на замке, — ровно сказал врач. — Помощь вашему сыну я буду оказывать только в одном случае — если никто не будет говорить под руку. И никак иначе. Если меня начнут отвлекать, я начну нервничать, а это плохо скажется на оказании помощи. Вам это надо?
Мужчина взял за предплечье покрасневшего лицом кавказского юношу.
— Ладно, врач. Сделаю, как ты говоришь. С огнем играешь, смотри…
Заскрипела дверь, выпуская посторонних. Ира торопливо подбежала к лежащему больному, задрала рукав рубашки, разыскивая вену. Видимо, парнишка кололся недавно, потому что локтевая и лучевая наружные вены были хорошими, четко различимыми под кожей. Она торопливо затянула жгут, протерла локтевой сгиб проспиртованной ватой и повернулась к врачу.
— Давайте ампулу, доктор.
— Я сам, — неожиданно сказал Сергеев. — Сам уколю.
Против воли Ира почувствовала, как ее щеки заливает румянец гнева. Так ее еще никто не оскорблял! Или этот ходячий труп считает, что раз она всего год работает, то и в вены колоть не умеет?
— У него вены хорошие. Я могу…
— Я сделаю все сам, — отчеканил врач, обжигая ее холодным, как январский дождь, взглядом. — Сходи пока за карточкой. И скажи, пусть сопроводительные выпишут.
Выходя, Ира хлопнула дверью громче, чем собиралась. Теперь она понимала состояние Димы, наоравшего на бедную Машу. Поработай день с таким!
— Что там? — дернул ее за рукав торчавший в коридоре Дато, не отнимая от уха руку с сотовым.
— Все нормально, — отрезала девушка, высвобождаясь. Еще одно хамло. Везет прямо сегодня.
Сергеев потер лоб. Юноша с передозировкой лежал перед ним, пуская слюну синеющими губами и издавая все слабеющие единичные вздохи. Красивый парень… Наверняка и богатый, раз сидит на героине и имеет такую уверенную в себе родню. Не сирота, а сын, к тому же не чей-то там, а очень влиятельного, судя по манерам, человека. Несомненно, любимый и желанный ребенок в семье, которого родной отец воспринимает не как наркомана и нахлебника, а как часть себя. И жизнь его — высшая ценность, какой бы гнилой она не была. Сейчас, после инъекции налоксона, минут через пять этот паренек раздышится, откроет глаза, обматерит спасавшего и пойдет дальше, по своим делам, как ни в чем не бывало. Будет продолжать свою так высоко ценимую близкими жизнь. Как тот, что был пять лет назад, на этой же самой кушетке. Он и сейчас живет. А Лены больше нет. И Дину тоже никто не вернет. Жизнь жены и ребенка принесена на алтарь пустой жизни наркомана. Справедливо? Они, что, заслужили меньшее право на жизнь, чем эта грязь, сипящая горлом перед ним сейчас?
Сергеев стиснул зубы и разорвал обертку на шприце.
Распечатывание карты вызова и выписывание сопроводительных листов заняло немного времени — что-то около пяти минут. Ира сгребла бумаги в кучу и понесла обратно в амбулаторный кабинет, намереваясь швырнуть их на стол и забыть про них. Раз Зомби такой самостоятельный, пусть сам писаниной занимается. А она мебелью поработает! Оно и лучше — меньше возни.
Она прошла по коридору, оттеснив плечом столпившихся близких пациента и открыла дверь в кабинет. На удивление, дверь на этот раз не заскрипела.
Сергеев сидел на стуле возле больного и держал в руках шприц. Ира открыла рот, собираясь сообщить о выписанных сопроводительных — и обмерла. Цилиндр шприца был пуст. Игла с желтой канюлей уверенно утопала на половину длины в локтевой вене пациента, а поршень плавным скользящим движением вводил убийственный воздух в сосуд. Врач словно не видел этого, пристально смотрел на закатившиеся глаза наркомана и что-то шептал.
«Алексей Михайлович, что вы делаете?!!» — хотела закричать Ира, но осеклась. Она различила слова.
— Умирай… — шептали сухие губы врача. — Умирай… умирай, гаденыш…
Эхо недовольства
Мягко говоря, Ильинского долго не хотели брать.
Нет, врач он, конечно, великолепнейший, невропатолог, как говорится, от Бога, и на «Скорой» в свое время отработал будь здоров, но слишком уж был большой любитель «огненной воды» в качестве тонизирующего и стимулирующего трудовую активность средства. В те славные советские времена былой главный врач смотрел на это сквозь пальцы, потому как и вызовов было поменьше, и бригад — побольше, да и закуска — обильнее. Как правило, наказание очередной бригады, попавшейся на употреблении недозволенного на рабочем месте, сводилось к тому, что главный строил виновников торжества в своем кабинете и тихо говорил: «Ну, вы же больше не будете, правда?».
Но как-то Ильинский набрался до того, что не смог вылезти из машины — а там был уличный вызов на ДТП. Бедная фельдшер, как она ухитрилась погасить тот инцидент, до сих пор никто толком на станции не знает. Естественно, врача тут же вышибли с должности, благо, опять же, проблем с кадрами не было.
Но миновала перестройка, прогремела взрывами и танковыми траками по булыжникам демократия, шарахнул по кошелькам обывателей искусно задуманный «дефолт». И вот Ильинский снова пришел на станцию. Не пил он уже полгода — нет, не занимался «кодированием» и вшиванием различных капсул с грозным содержимым в мягкое место, просто взял и бросил. Жизнь заставила — уж схоронил жену, старушку-мать, да сына из далекого чеченского Шатоя привезли в цинковом гробу. Бог словно шепнул ему: «Будешь пить — пропадешь, человек. Один ты остался, никто не поднимет, если упадешь». Ильинский полгода стойко терпел все — и неизбежную абстиненцию, и зазывные жесты былых собутыльников у ларька, и скандальных соседей по общежитию, после разговора с которыми рука сама тянется к стопке… Ходил к родным на могилы с бутылкой водки, которую оставлял на надгробиях в граненых стаканах, сам же пил только минеральную воду. Даже сам удивлялся, откуда столько воли взялось. Терпел, ждал, с тоской поглядывая на проезжающие мимо по улице машины «Скорой помощи». И вот, выждав шесть месяцев, — пришел.
Разговор с главным врачом вышел очень тяжелым, сложным и едва не закончился повторным уходом Ильинского со станции — его взбесило демонстративное обнюхивание на предмет запаха перегара. Само собой, многолетнее пьянство оставило свой отпечаток — стойкую гиперемию лица и полиневропатическое подрагивание пальцев — это-то и вызывало недоверие. Но не ушел он, и в итоге на его заявление, написанное в тот же день, легла размашистая виза «Принять на должность врача выездной бригады с испытательным сроком в 1 (один) месяц».
Разумеется, к восстановлению Ильинского отнеслись с подозрением практически все — и младшее начальство, и фельдшера, и диспетчерская, однако он подозрений не оправдал. Работал исправно, на смены выходил вовремя, задержки вызовов и расхождения диагнозов со стационаром у него были в пределах нормы, от неизбежных дополнительных смен не отказывался.
* * *
— Борис Иванович, — позвала фельдшер.
— А? — врач рывком поднялся с кушетки. — Что?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
