Кармелита и сама не знала, зачем сбежала. Прежде всего, конечно, из-за непокорного характера. Оттого и смеялась громко, испытывая ни с чем не сравнимую радость праздника неповиновения.
Добежали до заброшенного театра.
— Сюда! Скорей! Вот здесь… — прокричала она.
Миро же совсем иначе понял ее радость. Как писал большой друг цыган: «Ведь обмануть меня нетрудно. Я сам обманываться рад!»
Они пробрались в зрительный зал с поломанными, раскуроченными сиденьями.
— Замерзла? — спросил Миро ласково, вытер капли дождя с ее лица. И… поцеловал ее в губы. Кармелита не ожидала этого, поэтому высвободилась не сразу, но сделала это решительно:
— Не нужно. Не делай этого!
— Прости… Я не сдержался! — Миро разнервничался, начал теребить ножны на поясе.
И тут Кармелита вспомнила, о чем она хотела его спросить:
— Ты всегда с собой нож носишь?
— Да, — беззаботно ответил Миро. — Он как продолжение моей руки…
— Скажи, а где ты был два дня назад поздно вечером?
— Не помню… Гулял, наверное, о тебе думал.
— А где гулял?
— Я думал, тебя будет интересовать с кем, — улыбнулся Миро. — Не помню. Да зачем тебе это?
И тут Кармелита спросила резко, как под дых ударила:
— Это ты напал на парня, которого увидел тогда рядом со мной на озере?
Миро промолчал, вспомнил отцовский совет «разобраться с соперником». Да, в ту секунду он хотел убить этого парня. Но потом успокоился.
Кармелита поняла его молчание как утвердительный ответ.
— Отвечай! Ты хотел убить Максима?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь?
— Ты хотел убить его вот этим ножом? Что ты делаешь вид, будто не знаешь, что с ним произошло?
Миро вспыхнул:
— Меня не интересует, что с ним произошло. Меня интересует, что у тебя с этим парнем?!
— Это не твое дело! Отвечай: ты хотел его убить или нет?
— Нет, это ты отвечай: встречаешься с ним или нет?!
— Да! — ответила Кармелита, с дерзкой смелостью глядя ему прямо в глаза.
* * *
Рубина прошла в комнату для свиданий, села напротив Олеси. Неловко сложила руки на коленях. Девушка смотрела на нее угрюмо:
— Зачем ты пришла?
— Пришла проведать… А ты не рада мне?
Олеся грустно улыбнулась:
— Я уж и не знаю, чему радоваться, чему нет. Может, ты меня снова отравить захотела?!
— Олеся, что говоришь? С какой стати мне тебя травить?
— А почему пироги, что ты мне, уходя, оставила, были отравлены? Мышки съели их и все сдохли…
— Олесенька, родная, это меня хотели отравить, а не тебя. Я потом дома рвотное весь вечер пила и еле-еле с того света выкарабкалась. А сегодня вдруг что-то кольнуло меня: Олеся! сходи к Олесе! Дура старая! Я ведь про те пирожки оставленные забыла совсем. Мне так плохо было. А ты же действительно пострадать могла из-за меня.
И Олеся как-то сразу поверила цыганке:
— Да ничего, обошлось — прошло все. Спасибо, что вспоминаешь обо мне.
— Дай-ка мне твою ручку.
Олеся протянула Рубине ладонь. Гадалка вгляделась в нее:
— Ну вот… Ты сейчас на перепутье… Можешь так поступить, можешь этак — все равно двойная линия судьбы в одну сходится.
— Что это значит?
— Значит, какой бы ты путь ни выбрала, все равно будешь счастливой!
— А если путь, ну… не совсем честный?
— Человек должен поступать как нужно, как должно! А там его рассудят. Ну-ка дай еще гляну… Твое сердце тебе верный путь подскажет. Видишь — линия сердца с линией судьбы сходятся? Такое редко бывает: счастливой будешь, любимой будешь…
— Ой, Рубина, успокаиваешь ты меня, утешаешь.
— Будешь, будешь… Хоть ты мне сейчас и не веришь! Пора мне! Пойду! Удачи тебе!
И уходя напоследок еще раз обернулась:
— И ты скоро выйдешь. Ничего не бойся. Делай, как скажут, — судьба вывезет…
* * *
Антон позвонил маме по мобилке, сказал, что они с Максимом вдвоем едут в офис.
«Ну вот, — подумала Тамара, — не такой уж и больной этот Максим! Видно, больше притворяется. Только вчера: ох, ах… А уже ходит».
К приходу Антона и Максима Тамара, как могла, подготовила Астахова. Раз пять между делом сказала, что Антон в его отсутствие очень старался, много работал. Но главным все равно был Максим. И именно он за все отвечает.
И вот наконец оба приятеля предстали пред светлы очи Николая Андреича.
— Натворили делов?! — строго спросил он. — А я расхлебывай! Как я теперь должен разбираться с цыганами? Максим!..
Максим поднял голову, посмотрел ему в глаза.
— Кто тебя ударил ножом?
Максим промолчал.
— Я задал вопрос!
— Николай Андреевич, во-первых, мне не хочется об этом говорить. Во-вторых, это не относится к работе…
— Ах, не относится!.. Не хочет он говорить! Ну не говори, посмотрим, кто будет следующий! Может, это будет Антон?
Антон вздрогнул. Астахов это заметил:
— Чего испугался? Не дрожи! Скорее всего, это буду я! Для цыган же вообще что ни сделано — все мной удумано. А кто на самом деле виноват?! Кто? Кто принял это решение: сунуться на кладбище, пока меня не было?
Молчание.
— Я жду ответа! Антон!
— А что «Антон»? Что? Что ты на меня так смотришь?! Оставил вместо себя Максима! Вот с него и спрашивай!
Максим вопросительно посмотрел на Антона: что он этим хочет сказать?
— Максим, — развернулся Астахов, — это было твое решение?
Молчание.
— Максим, это ты решил снести кладбище?!
И вновь молчание.
Астахов снова повернулся к Антону:
— Это было твое решение?
Молчание.
— Я спрашиваю, это было твое решение? Твое?
— Нет… — выдавил из себя Антон.
— Значит, Максима?
Антон кивнул головой.
Максим с недоумением посмотрел на него, Антон спрятал глаза.
— Выйди! — сказал Астахов сыну.
Максим хотел выйти вслед за ним. Но Николай Андреич остановил его:
— А тебя, Максим, я попрошу остаться…
Максим вернулся на прежнее место. Посмотрел прямо в глаза Астахову.
