Иногда она замечала, как Илья вдруг замирает и тупо глядит в монитор, ничего не видя перед собой.
— Самолетик, ты что? — спрашивала с некоторой тревогой Лидочка.
— Нет, ничего… — всякий раз отзывался Илья. — Просто так…
И снова принимался за работу. Включал поисковую систему и ласково приказывал ей:
— Жучка, ищи!
…После Нового года он зачастил к Инге. Именно тогда нередко встречал его почтальон Роман. Заявлялся без повода, но всегда предварительно звонил на мобильник, чтобы не нарваться на очередного воздыхателя
— Ты? — удивлялась Инга, слыша его голос. — Ну, конечно, заходи. Всегда рада себя видеть.
Они обычно ужинали, а потом смотрели телевизор, развлекаясь рекламой.
— Какая простая и удачная жизнь! — посмеивался Илья. — Детям — "Ростишко", мужикам — "Импазу", бабам — "Красную линию"! На обед — бульонный кубик, на ужин — блинчики по-домашнему из другого пакета! А если что не так с пузом после останкинской проверенной колбаски или майонеза "Кальве", срочно купи "Активию" или прими незаменимый "Мезим", и можно петь "Конфетки, бараночки"! И старую машину и жену всегда легко поменять на новую! Это с одной стороны. С другой, телевизионный человечек жутко несчастен без помощи рекламы телевидения: на голове у него перхоть или лысина, на щеках — обязательно прыщи, во рту — непременно кариес!
Инга лениво посмеивалась, но чувствовала, что все эти невинные визиты неспроста. И, наконец, Илья сорвался. Он подошел к ней сзади и положил холодные легкие немужские руки ей на плечи. Инга усмехнулась:
— Что скажешь, Привидение?
— А то же самое! — отозвался он. — Мы с тобой никакие не брат с сестрой… И при встречах с парнями тебя бросает в пот… Что мешает нам трахнуться?
— Ничего, — задумчиво пробормотала Инга. — Раз уж тебе так хочется…
Илья радостно засмеялся и начал расстегивать свою маленькую, почти детскую рубашонку. Он был слаб и худ по-прежнему.
Таким же немощным и хилым, по-детски неумелым он оказался и в постели. Инга не захотела скрыть недоумение и разочарование. Жизнь отучила ее от всякой деликатности.
— Лидочку устраивает эта имитация любви?
Илья удивленно почесал нос:
— А что?
— Да ничего, — хмыкнула Инга. — У меня чуточку больше опыта… А "Импаза", насчет которой ты тут недавно проезжался, тебе бы не помешала!
Илья затаил обиду.
Потом он несколько раз порывался продолжать их едва начавшиеся отношения, но Инга холодно и равнодушно отстранялась. Когда Илья сделался чересчур настойчивым и стал проявлять нетерпение и раздражение, Инга объяснилась:
— Денег у тебя на меня нет, да я бы и не взяла их у такого бедолаги. А путаться с тобой ради удовольствия — так ведь нет удовольствия! Тогда зачем?
В тот злополучный вечер Илья тоже стоял под домом. И видел всех. Только его никто не заметил.
Когда убежала Сима, Инга с помощью поэта отбилась от костлявого и удалилась домой в сопровождении Охлынина. Тощий человечек — Илья с неприязнью обратил внимание, как они с ним похожи — убежал во тьму.
Илья замерз в своем легком пальтишке (денег все равно хватало лишь на плату за квартиру и на еду) и позвонил Инге на мобильник.
— Да-а! — тягуче пропела она.
— Я поднимусь? — полуутвердительно бросил Илья.
— Ты будешь смеяться, но у меня твой папашка! — хохотнула Инга. — Крепко спит! Я его укачала до утра любовью и водкой.
Илью передернуло:
— Тогда выйди! На пять минут!
— Зачем? — лениво проворковала Инга. — Там холодно! Поднимайся.
Илья схватил ее и прижал к себе уже в передней. Он плохо понимал, что делает, кроме одного: ему нужна она! Именно она одна, и никто больше!
— Уймись! — вяло отбивалась Инга. — Ты мне надоел! Я тебе все популярно разъясняла…
Она вывернулась из цепких рук и пошла в комнату. В соседней похрапывал пьяный великий поэт Охлынин. Илья ворвался в комнату вслед за Ингой и снова в нее вцепился.
— Отстань! — лениво отодвинула его плечом Инга. — И не ори. А то, неровен час, проснется твой папахен и начнется выяснение семейных отношений. Вряд ли ему понравится твое присутствие здесь…
Замяукал мобильник.
— Да-а! — ласково прочирикала Инга. — Ты где?
Илья смотрел на нее с ненавистью. Инга спокойно достала свой дневник встреч, который завела довольно давно, и меланхолично его просматривала.
— Хочешь встретиться? — ворковала она. — Жаль… Я бы не возражала… Не имею ничего против. Хорошо… Давай… А ты где?.. Годится… Через десять минут.
Она отключила сотовый и неожиданно резво вскочила на ноги:
— Привидение, выметайся по-быстрому! Ко мне сейчас придут!
— Как у тебя сразу глазки загорелись! — проворчал Илья с неприязнью. — Долгожданного гостя ждешь?
— Твое не дело! — нежно отозвалась Инга. — Одевайся живенько и гуд бай! Передавай низкий поклон Лидочке. И звони! Всегда рада тебя слышать! Но не больше того!
Илья поплелся в переднюю и, злобно саданув на весь подъезд дверью, пошел вниз. По дороге он в бешенстве погнул несколько лестничных перил, вымещая на них бессильный гнев. Сил на это у него, как ни странно, хватило.
У подъезда он внимательно осмотрелся. Никого не заметил, ждать больше не стал и поехал домой. Скоро закрывалось метро.
После его ухода Григорий вышел из машины и поднялся наверх. Лица Ильи он в темноте не рассмотрел. Инга в черном вечернем платье, удивительно подходившем к ее глазам и волосам, распахнула дверь мгновенно.
— Вот не ждала! — пропела она. — Проходи… — Провела его в комнату и усадила за стол. — С чем пожаловал?
Малышев чувствовал себя абсолютно беспомощным. Слабым и раздавленным. Таким он быть не привык. Его всегда отличала сильная воля, сопровождала во всех поступках и решениях. Он четко ставил перед собой цель и ее добивался. Впервые в жизни ему это не удавалось… И Григорий бесился.
— Выходи за меня… — пробурчал он.
Инга расхохоталась и хитро прищурилась:
— А как же верная Любочка?
— Давай обойдемся без лишних вопросов! Или тебе мешает Алексей?
— Мне никто не мешает, — она покачала ножкой. — Ты будешь смеяться, но я сама мешаю себе. У меня ничего не получится. Разве ты не понимаешь? Вот Леха это понял давно…
— Выходи, я сказал… — беспомощно повторил он. — Или…
— Или что? — она закинула голову назад. Специально, чтобы его подразнить.
Ореховые волосы почти касались пола… Он ни у кого не видел таких волос…
Это проклятое понимание… И нетрудно понять всех несогласных с людьми. Но нельзя понять тех, кто не согласен с самим собой… Григорий не смел ее осуждать. Сам грешен, да еще как! Но ему очень хотелось, чтобы она покаялась
