1
— Вова, я боюсь! — закричала Танюша. — Здесь очень темно и страшно, комната такая большая, мрачная! Я не могу одна, Вова!
Варвара Николаевна вздохнула и села. Она невероятно устала от Таниных ночных криков. Но ничего не поделаешь. Надо ждать. Терпеливо и долго. Медицина бессильна… Проклятые слова!.. Интересно, кому нужна бесполезная медицина?.. И зачем она вообще существует?.. Для чего?.. Как и немощный человек… Или бессильное государство и ни на что не способная жизнь…
От вопросов самой себе ничего не изменится.
Варвара Николаевна посмотрела в черное окно, надежно и верно охраняющее их семейный покой. Шторы не задернуты. Специально. Они всегда казались ей опасной границей, жесткой чертой, словно отсекающей, перечеркивающей запросто, в два-три движения руки, весь обступающий ее, непрерывно бормочущий о чем-то мир. И ей хотелось, чтобы вновь знакомое до самой крохотной родинки лицо, стремительно нарисовавшись в темном прямоугольнике, глянуло на нее, пристально и хладнокровно. Пусть даже без его привычной острозубой улыбки… И тогда можно будет спросить: «Алекс, что ты здесь делаешь? Зачем так часто приходишь сюда? Чего хочешь и ждешь?»
Он, по обыкновению, промолчит. Да Варвара Николаевна не очень-то и рассчитывала на ответ. Так, на всякий случай… Но окно — не телевизор с его канальной бесчисленностью. И никаких лиц, даже родных и знакомых, по индивидуальным заявкам жильцов демонстрировать не собиралось. И спрашивать некого…
— Вова! — вновь пронзительно закричала Таня.
Варвара Николаевна осторожно коснулась плеча мужа:
— Володя, опять… Ты слышишь?..
Владимир Александрович уже торопливо поднимался, суетливо нашаривая на тумбочке очки.
— Танечка, я иду…
Он неловко зашаркал по скользкому налакированному коридору, близоруко щурясь. Худой, сутулый, съежившийся… Почти облысевший… Дорогая пижама висела на нем смешно и печально, как на телеграфном столбе. Темнота превращала мужа почти в слепого. Почему он не зажжет свет? Варвара Николаевна печально вздохнула. Два человека, прожившие жизнь вместе, остались чужими. Почему так бывает?.. А именно так и бывает слишком часто…
— Танечка, я бегу, не бойся, я здесь, моя маленькая…
Внучка стояла посреди комнаты, вцепившись в край стола — вероятно, самый устойчивый и надежный здесь предмет, суливший спасение и способный выручить в минуту опасности.
Владимир Александрович взял девочку за руку и осторожно, боясь споткнуться, присел в кресло. Зажег ночник. Усадил Таню на колени. Она смотрела испуганно и тревожно, цепко ухватилась за пижаму деда. Теперь он — ее настоящая защита от всех страхов и ужасов, до отказа переполнивших еще довольно коротенькую Танину жизнь.
Явился проснувшийся любопытный Варин любимец — кот с черной мордочкой по имени Черномырдин. Потомок той своры котов, что Варя держала при себе в молодости. Наглый, беспредельно избалованный хозяйкой хвостатый считал и даже был в том справедливо уверен, что ни одно событие в доме без него не обойдется. Сел и обвел стены светлым взором. Почему бы ему не переселиться к Тане? Ей стало бы повеселее. Но Черномырдин упрямо желал ночевать на своем коврике в холле, а все попытки перетащить его имущество в другое место заканчивались полным крахом. Черномырдин лапами перегонял по лакированному коридору коврик назад и заглядывал в глаза хозяев с горькой укоризной. И тем тотчас становилось стыдно.
Немного оробевшая от света темнота спряталась ненадолго по углам. Дедушка — вот он, рядом, а с ним приходит спокойствие. На какие-то чересчур быстро текущие часы. Но пусть хотя бы так… Таня перевела дыхание и показала пальцем на окно:
— Они опять там?
— Их там нет, Танечка, — в который раз терпеливо повторил Владимир Александрович и подумал, что все-таки надо ему ночевать в ее комнате. — Там никого нет. Все спят.
— А утром они придут?
— Нет, не придут. Они никогда больше не придут, Танюша.
Дед старался говорить как можно безмятежнее. Ему надо всеми правдами и неправдами убедить внучку в том, во что сам не верил. Владимир Александрович уже не первый месяц пытался помочь Тане победить страхи. С того самого дня, как девочку выписали из больницы.
Через неделю после ее выписки Варваре позвонила невестка Катерина, жуткая дрянь, и объявила рыдающим голосом — законченная истеричка! — что она не может справиться с дочкой и умоляет взять девочку к себе на время. «На время» растянулось надолго. Катерина, баба эгоистичная и стервозная, почти забыла о Танечке. И рада была забыть. Почему Сашка выбрал себе на долю именно эту кралю? Но это его проблемы. А сейчас и Варвара Николаевна, и Владимир Александрович чувствовали себя почти довольными. Если бы не Танина болезнь… Они привязались к девочке и неожиданно поняли, в чем смысл их стремительно приближающейся к финишу жизни.
В тот страшный день, сломавший, перевернувший всю их жизнь, Сашка решил ехать на службу — будь она проклята! — на новеньком джипе. А старый заслуженный «мерс», верой и правдой пробежавший много километров российских дорог с препятствиями, собирался оставить во дворе. Александр давно планировал отвезти «мерс» в ремонт к каким-то своим сомнительным знакомым — знатокам двигателей. Да так и не нашел пока свободной минутки. Если каждая минута в силах принести тебе тысячи баксов, ты не станешь расшвыриваться даже секундами. Обычная истина. Но сегодня, наконец, старый железный дружок поедет ремонтироваться. А хозяин пересядет в джип.
Александр вышел из подъезда, насвистывая. Таня весело скакала за ним. Отец, по обыкновению, подбрасывал ее на машине до школы. Катерина смотрела с балкона.
— Саша! — вдруг закричала она. — Ты опять забыл ключи от гаража! Блестят на столе, как всегда. У тебя профессорская рассеянность, как у деда, хотя ты далеко не профессор.
Катерина любила повторять эти слова.
— Фу ты! Снова-здорово… Опять суета вокруг дивана… — Александр остановился. — Сейчас, Танюш, погуляй чуток, я скоро вернусь.
И пошел к подъезду. А Таня побежала к машине. Дочка не знала, что отец поедет на джипе. Этого не знали и те, другие… Таня прилипла к стеклу «мерса», где на заднем сиденье ее всегда терпеливо поджидал мохнатый большой медведь.
— Подожди, мишка, папа вот-вот вернется! С ключами! — пообещала любимому зверю Таня и пошла к подъезду, ожидая отца.
— Задержка в развитии, инфантилизм, — вздыхая, часто говорила Катерина. — Десятилетний ребенок до сих пор играет в куклы! Одни игрушки на уме!
Ни Александр, ни его родители тактично не хотели напоминать Катерине, что она сама виновата в этом. Напрасно они деликатничали… Девочка отставала от сверстников во всем — и в росте, и в весе. Не надо было носить эти дикие тугие пояса, маскирующие пузо, во время беременности. Но Катерина считала долгом чести скрывать свой распухающий, растущий месяц за месяцем живот от любопытных взоров окружающих. Она вообще ненавидела тогда себя и, едва сдерживая отвращение, мельком, кусая губы и готовясь всякий раз заплакать, посматривала на свое жуткое отражение в зеркало.
