– Зелье? – переспросила Розамунда, отступая от него. – Греховна моя жизнь?
– Да, зелье, от которого тебе стало плохо. Я пытался показать, что ты не должна быть с Генрихом! Ты слишком хороша для него, моя дорогая. Слишком хороша, чтобы позволить ему запятнать себя.
Розамунда продолжала отступать, приближаясь к постели, где Эрик отчаянно дергал за веревки. Только сейчас она поняла, что Шрусбери не просто безумен, он еще и путает ее с матерью. Она лихорадочно соображала, как можно использовать эту путаницу в своих интересах.
– Ты должна была стать невестой Христовой. Только он достоин тебя. И я пытался показать тебе это. Зелье действует медленно, и я думал, что если буду давать тебе его каждый раз, когда ты будешь с Генрихом, и тебе будет плохо, то ты поймешь, что он недостоин тебя. Мне казалось, через некоторое время это подействовало. Ты пересмотрела свою жизнь, отправилась в Годстоу, родила ребенка и даже решила принять постриг.
Он замолчал, и гримаса исказила его лицо.
– Но потом появился Генрих… опять этот Генрих! Он пришел к тебе и стал говорить о браке, чтобы вместе воспитывать ребенка. Я увидел, что ты колеблешься, – с горечью и возмущением произнес епископ. – Ты хотела его даже тогда. Несмотря на свою клятву Господу. Ты все равно любила и хотела его. И ты бы вернулась к нему. Я понял это, и мне пришлось… – Ярость и горечь сменились на его лице растерянностью, когда он уставился на Розамунду и ошеломленно прошептал: – Я убил тебя.
– Да. Вы убили меня, – медленно подтвердила Розамунда. – Но Господь направил меня обратно, чтобы передать вам, что вы были не правы. И чтобы не дать вам повторить ошибку.
Она сделала еще один шаг к постели и Эрику, нащупывая свободной рукой свое оружие. Если она незаметно передаст кинжал Эрику, он освободится от веревок.
– Не прав?
Эта мысль явно не понравилась Шрусбери.
– Да, – твердо заверила его Розамунда. – Вы не должны убивать Эрика. Именно поэтому вам не удалось утопить его в реке и иголка в седле Блэка не помогла. Эрик и Розамунда и впредь останутся мужем и женой.
– Эрик? – растерянно спросил Шрусбери, потом непонимающе посмотрел на человека, которого привязал к кровати. – А, да. – И тут его глаза расширились от ужаса, и он закричал: – О нет, нет! Этого не может быть! Они будут плодиться, и их дьявольское семя распространится по всей земле. Нет! Нет! Это не Господь вмешался. На это раз это сам сатана.
Замечательно, раздраженно подумала Розамунда. Значит, Господь может помешать нападениям на нее, а на Эрика нет? Да уж, это действительно дело рук сатаны. Увлекшись своими размышлениями, она чуть не упустила подходящий момент. Она уже стояла у постели и могла передать Эрику кинжал, что тут же и сделала.
– Да, это вмешался сам сатана. И он, наверное, послал тебя, чтобы снова искушать меня, – с горечью обвинил ее Шрусбери. – Ты всегда искушала меня отказаться от клятвы, как ты отказалась от своей. Искушала меня стать таким же грешником, как и ты. Искушала меня…
– Ах, перестаньте, епископ! – не выдержала Розамунда. Передав оружие Эрику, она больше не могла выносить эту чушь.
Вместе с рыжими волосами Розамунда унаследовала от отца и его бурный темперамент. И после всех потрясений и переживаний в последние месяцы – расставание с аббатством, ее единственным домом, привыкание к замужней жизни, вспышки ревности мужа, нападения сначала на нее, потом на Эрика – вполне понятно, что Розамунда была расстроена, но лишь до сегодняшнего дня. Последние же события привели ее в состояние ярости. Розамунде казалось, что за одно утро она постарела лет на десять, столько ей при-шлось всего пережить – страх и тревогу, когда исчез Эрик, гнев и возмущение, когда она услышала откровения Шрусбери, который не только признался в том, что убил ее мать, но при этом еще обзывал ее грешницей и распутницей. Терпению Розамунды пришел конец, и вспыльчивость, унаследованная от отца, проявила себя во всей красе.
Шрусбери растерянно поморгал, потом решительно выпрямился.
– Я…
– Я не хочу этого слушать! – резко перебила его Розамунда. – Мне противны ваши слова о том, какой грешницей была моя мать и как она искушала вас! Она не была грешницей. Это вы грешник. – Розамунда презрительно посмотрела на епископа. – Стояли у этого домика и подглядывали, следили за ними в самые интимные моменты, словно порочный сатир. Вас, наверное, это даже возбуждало. Но моя мать ни в чем не виновата.
– Она… – начал Шрусбери, вспыхнув, но Розамунда снова перебила его.
– Она любила моего отца. И она не была какой-то распутницей, спавшей со всеми без разбора. Она любила только моего отца. А вы убили ее. И даже я, дочь Розамунды-распутницы и Генриха, дьявольского отродья, знаю, что это грех. Это вы слуга сатаны.
Ей было противно даже смотреть на епископа, и Розамунда стремительно обернулась к мужу:
– Ну, вы сумели наконец выпутаться из веревок?
Эрик растерянно заморгал, глядя на нее. Ее лицо пылало, глаза сверкали огнем, грудь вздымалась от гнева. Она была просто великолепна. Ему, однако, пока нечем было порадовать ее. Одну руку ему удалось освободить, но вторую еще стягивала веревка.
– Почти, – ответил он ей, поднимая свободную руку.
– Поторопитесь, – начала Розамунда и удивленно ахнула, когда Эрик вдруг отбросил ее в сторону свободной рукой.
Пытаясь удержать равновесие, она все же успела разглядеть, что Эрик оттолкнул ее от нападавшего Шрусбери. Ухватившись за столбик кровати, она увидела, как Эрик увернулся от стремительно приближавшегося к нему меча. Он вонзился в постель, никому не причинив вреда, но Розамунда понимала, что этот удар предназначался ей. Ее рука сжалась на спрятанном в юбках топорике, когда Шрусбери выпрямился и повернулся к ней.
Он выглядел совершенным безумцем, причем агрессивным, и на мгновение страх охватил ее.
– Уходи! – закричал ей Эрик, яростно разрывая кинжалом веревку. – Уходи отсюда, Розамунда. Беги!
Страх Розамунды исчез так же быстро, как и появился, когда она услышала крик мужа. Как же он любит кричать, раздраженно подумала она. И ему слишком нравится давать ей распоряжения. И за кого он ее принимает, если думает, что она бросится бежать, оставив его здесь одного, связанного и беспомощного? Наполовину связанного, поправила она себя, когда Эрик наконец освободил вторую руку и сел, пытаясь разрезать веревки, спутавшие ноги. Он ее муж. И они единое целое, решительно подумала она, подняв топор и мрачно посмотрев на Шрусбери.
Епископ замер при виде ее оружия и выхватил кинжал, но внезапно отскочил в сторону. Розамунда уже было возликовала, подумав, что он решил бежать, но Шрусбери остановился у очага и схватил полено. Взяв его за еще не разгоревшийся конец, он поднял его, словно факел, и торжествующе улыбнулся.
– Замечательно, – пробормотала Розамунда, когда епископ направился к ней.
– Иисусе! – услышала она восклицание Эрика, который перестал пилить веревку и оглянулся. – Розамунда! Мой меч'
