Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
– Ну, в общем, конечно… - поник писатель, чувствуя, как смущение начинает неотвратимо перерождаться в плотское томление.
– Я так и думала.
– Не знаю. У детей удивительное чутье на совместимость. Но с возрастом это качество куда-то исчезает. А дети у вас были?
– Дочь.
– Это хорошо. Я вот несколько раз беременела от разных мужей - и все неудачно… Ничего, что я с вами так откровенна?
– Ничего.
– Понимаете, во-первых, вы писатель. А это как доктор. Во-вторых, я столько раз воображала наши с вами свидания, что у меня такое ощущение, будто вы мой самый первый мужчина…
– И мне достались все крошки? - скокетничал Андрей Львович.
– Нет. Не достались, потому что это происходило лишь в моем воображении.
– А что же все-таки происходило в вашем воображении? - немного в нос спросил Кокотов и подался вперед, ощущая прилив хамоватого мужского безрассудства.
Но тут дверь с грохотом распахнулась, и в номер ворвался Жарынин. Увидав Кокотова и Наталью Павловну за бутылкой вина, он был так ошеломлен, как если бы обнаружил в номере у своего робкого соавтора белый концертный рояль, а на нем голую Пенелопу Крус…
31. Феникс из пекла
– Извините за вторжение! Добрый вечер! Какая встреча! - пробормотал, приходя в себя, потрясенный режиссер. - Наталья Павловна… счастлив видеть! - Скрывая смущение, он быстро поцеловал даме ручку и строго посмотрел на соавтора. - Андрей Львович, нам пора! Скоро уже начнется.
– Что начнется? - светски спросила Лапузина-Обоярова.
– «Злоба вечера».
– Да-да, я тоже иногда включаю эту передачу. Забавная. Но можно ведь и в номере посмотреть. Присаживайтесь, Дмитрий Антонович, выпьем вина! У нас тут такой роскошный разговор!
– Да, конечно, присаживайтесь! - неохотно пригласил Кокотов и зачем-то соврал: - А я Наталье Павловне про наш сценарий рассказываю…
– Очень необычная история! - подтвердила она, исподтишка глянув на писателя глазами веселой заговорщицы.
– Вообще-то это дурная примета - заранее рассказывать сюжет фильма! - грустно упрекнул Жарынин.
– А что, разве в кино есть и хорошие приметы? - с сомнением спросила Лапузина-Обоярова.
– Конечно.
– Например?
– Например - если кто-нибудь из группы умирает на съемках. Значит, фильм будет иметь успех, - угрюмо доложил режиссер. - Пойдемте все-таки к народу! Такое нужно смотреть всем коллективом. Старички уже собрались.
– Вам мало обеда и ужина? - съязвил Кокотов.
– А что будут показывать? - спросила Наталья Павловна.
– Про нас, про «Ипокренино»… Это будет, доложу я вам, электронная бомба!
– Ах, это то, что сегодня утром снимали?
– Дмитрий Антонович был Цицероном! - насильственно улыбаясь, сообщил Кокотов. - «Ипокренино» спасено! Ибрагимбыков повержен.
– Неужели?!
– Уверяю вас!
– Ах, как жаль, что я не слышала!
– Вот и послушаете. Пойдемте! - призвал Жарынин. - А потом отметим у меня в номере. Здесь тесно.
Они спустились в холл, по виду напоминавший маленький кинотеатр, где вместо белого экрана был установлен большой телевизор, а зрительным залом служили три ряда расставленных полукругом кресел. Обычно по вечерам холл пустовал, ведь у каждого в номере имелся свой «аппарат Зворыкина», но сегодня тут наблюдался аншлаг. Кое-кто пришел даже со своими стульями. Чуть в стороне от одноприютников, вся в белом, сидела, укутав плечи старинной кружевной шалью, Ласунская, похожая на мраморный памятник благородной старости. В задних рядах Кокотов заметил Валентину Никифоровну и Регину Федоровну. Они, склоняясь, о чем-то весело шушукались. Лица счастливых бухгалтерш светились совершенно одинаковым женским благополучием, что не удивительно, если учесть совместную особенность их личной жизни. Вдалеке, у колонны, в кожаном вращающемся кресле на колесиках, специально привезенном из кабинета, устроился Огуревич. Рядом с ним, как постовой милиционер, стояла рослая Зинаида Афанасьевна. Суровое лицо ее оставалось недвижным, но глаза внимательно изучали оперативную обстановку. Все было готово к апофеозу справедливости.
Скромно встав сзади, у портьеры, отделявшей холл от коридора, наши герои обнаружили, что телевизор почему-то еще не включен. Оказалось, здесь, напоминая об иных временах, идет экстренное собрание старческой общественности. Председательствовал опытный в этих делах Ящик. Рядом с ним, как нашкодивший школьник, стоял, опустив плечи, худой, неряшливо одетый старичок с провалившимся ртом. Покрытые коричневыми возрастными пятнами руки проштрафившийся ветеран держал на животе, сцепив в замок и быстро вращая большими пальцами.
Ящик в своем витиеватом вступительном слове тем временем взывал к чувству артельной солидарности деятелей искусства, вспоминал почему-то передвижников, а также, для равновесия, импрессионистов, ставил в пример стойкость блокадных музыкантов, исполнявших Ленинградскую симфонию Шостаковича на грани голодного обморока.
– А граждане Кале?! - взволнованно добавил из зала знаменитый скульптор Мостовой, всю жизнь ваявший счастливое детство.
– А Голодомор? - горько выкрикнул вислоусый кобзарь, сподвижник Грушевского, непонятно почему доживающий свой век в проклятой Москальщине.
– Тише, коллеги, тише! Мы несколько отклонились от темы собрания! - воззвал Ящик хорошо поставленным председательским голосом. - Прошу высказываться по существу! Пожалуйста, Валерия Максовна! - председатель указал на воздетую старческую ручку, полную перстней. - Но полаконичней, товарищи, иначе мы не успеем закончить до начала нашей передачи! - Он почтительно поклонился в сторону Жарынина.
– Георгий Кириллович, - начала Валерия Максовна, попавшая в ДВК, будучи вдовой внебрачного сына Блока. - Я очень уважаю вас как большого актера и великолепного педагога. Имя Проценко вписано золотыми буквами в историю русского театра. Но, голубчик, Георгий Кириллович, так же нельзя! Вы позорите не только себя, но и всю нашу профессию…
– Проценко? - обомлел Кокотов.
– К сожалению… - тихо подтвердил Жарынин.
– Кошмар! - шепотом ужаснулась чужой старости Наталья Павловна.
Однако великий Георгий Кириллович Проценко, перед которым благоговел сам Лоуренс Оливье, слушал упреки со странной ухмылкой и продолжал крутить пальцы. Из этого и последующих выступлений стало ясно, что же все-таки произошло. Оказывается, гений рампы, как писали критики, «самый блестящий Паратов русской сцены» повадился воровать продукты из трех больших синих холодильников, стоявших перед столовой. В них скапливались скоропортящиеся гостинцы, которые насельникам привозили, проведывая, родственники и друзья. Старые, еще советские «Полюсы» (ими был в свое время полностью укомплектован ДВК) в какой-то момент сообща начали выходить из строя, а заменять их новыми экономный Огуревич, ссылаясь на финансовые трудности, не спешил - потому-то многие ветераны и хранили снедь в общественных холодильниках.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
