Я молча слушал Зорбу. Если бы я мог, думал я, раскрывать рот лишь тогда, когда отвлечённая мысль достигала своей вершины, напитывалась жизненными соками, становясь сказкой! Но достичь этого удавалось только великому поэту или народу, обретшему после многовекового упадка своё самосознание.
Зорба поднялся.
- Пойду, посмотрю, что делает наш поджигатель, брошу ему одеяло, чтобы он не простудился. Возьму ещё ножницы - они могут пригодиться. Взяв всё это, он, посмеиваясь, пошёл вдоль моря. Показавшаяся луна освещала землю мёртвенно-бледным болезненным светом.
Оставшись в одиночестве у погасшего огня, я обдумывал слова Зорбы. Казалось, они поднимались из глубин его существа и ещё сохраняли человеческую теплоту. Мои же мысли были книжным плодом. Они исходили из моего сознания лишь слегка окроплённые каплей крови. И если они имели какую-то ценность, то только благодаря этой капле!
Лёжа на животе, я ворошил тёплый пепел, как вдруг вернулся Зорба с опущенными руками, вид у него был оторопелый.
- Хозяин, не удивляйся…
Я резко поднялся.
- Монах мёртв, - сказал он.
- Мёртв?
- Я нашёл его лежащим на скалах. При луне его было хорошо видно. Я опустился на колени и стал стричь ему бороду и остатки усов. Стриг, подрезал, а он всё не шевелился. Что-то на меня нашло, и я стал начисто срезать ему волосы на голове. Настриг, должно быть, целый фунт волос. И когда я его увидел таким стриженным, как баран, то рассмеялся. «Послушай, господин Захарий, - говорю я и трясу его, - проснись же, чтобы увидеть чудо Пресвятой Девы!» Тут я обалдел. Он не шевелился. Тряхнул его ещё, ничего! На сей раз он не успел смыться, бедный старик, подумал я. Распахнул его рясу, открыл грудь, приложил ладонь ему к сердцу напрасно, тук-тук не слышно, совершенно ничего! Машина остановилась.
По мере того как Зорба говорил, его всё больше охватывало возбуждение. Смерть на какое-то время сбила его с толку, но он скоро успокоился.
- Что же теперь делать, хозяин? Я полагаю, его надо сжечь. Кто убивает с помощью керосина, от него же и погибнет, разве не так говорит Евангелие? Ты знаешь, его одежда не гнется от грязи и пропитана керосином, он загорится, как Иуда в святой четверг.
- Делай, что хочешь, - сказал я вымученно. Зорба погрузился в размышления.
- Какая досада, - сказал он наконец, - очень досадно… Если я подожгу, одежда займётся, как факел, но сам он, бедняга, кожа да кости! Такому тощему надо безумно много времени, чтобы стать пеплом. В нем нет ни унции жира, нечем помочь огню.
- Если бы Господь Бог существовал, не думаешь ли ты, что он, предвидя всё это, сделал бы его упитанным, чтобы нам выпутаться из этого дела? Что ты об этом думаешь?
- Не впутывай меня в эту историю, говорят тебе. Делай, что хочешь, только быстро.
- Лучше всего, если бы из этого получилось чудо! Чтобы монахи поверили, будто сам Господь сделался цирюльником и после бритья монаха, сам же его и убил в наказание за ущерб монастырю. Лукавый грек почесал голову.
- Какое ещё чудо? Какое чудо? Скорей, я жду тебя здесь, Зорба!
Лунный серп вот-вот должен был закатиться, золотой с ярко-красным, похожий на раскалённый в огне металл.
Усталый, я пошёл спать. Проснувшись на заре, я увидел Зорбу, который готовил кофе. Бледный, с красными опухшими глазами, он не спал всю ночь, однако его толстые козлиные губы хитро улыбались.
- Я не спал ночью, хозяин, у меня была работа.
- Какая ещё работа, изверг?
- Я творил чудо.
Он засмеялся и приложил палец к губам.
- Ничего тебе не скажу! Завтра торжественное открытие канатной дороги. Толстобрюхие придут её благословить, и тогда все узнают о новом чуде Пресвятой Девы-мстительницы. Зорба налил кофе.
- Послушай, старина, я был бы прекрасным игуменом, - продолжал он. - Если бы я открыл монастырь, клянусь тебе, все другие закрылись бы, а их клиенты перешли бы ко мне. Вы хотите слёз? Маленькая мокрая губка позади иконы - и все мои святые начнут плакать. Удар грома? Подложу под алтарь какую-нибудь механическую штуку, которая будет грохотать. Нужны привидения? Двое моих доверенных монахов будут бродить ночью по крышам монастыря, завёрнутые в простыни. Каждый год для праздника Помилования я буду готовить тьму хромых, слепых и паралитиков, которые увидят свет и встанут на ноги, чтобы танцевать.
Что ты смеешься, хозяин? Мой дядя нашёл старого мула, который был при смерти: его кто-то оставил в горах, чтобы он там сдох. А дядя его взял. Каждое утро он отводил его на пастбище, а вечером приводил к себе. «Эй, дядюшка Хараламбос, - кричали ему односельчане, - что ты хочешь сделать с этой старой клячей?» - «Я с его помощью делаю навоз!» - отвечал дядя.
Так вот, хозяин! Мне монастырь послужил бы для того, чтобы совершать чудеса.
25
Этот канун первого мая я никогда в жизни не забуду. Канатная дорога была готова, мачта, тросы и шкивы сверкали на утреннем солнце. Гигантские стволы сосен громоздились на вершине горы, и рабочие ожидали той минуты, когда надо будет цеплять их к тросу и спускать в сторону моря.
На верхушке исходного столба на горе трепетало большое греческое знамя, другое реяло на верхушке нижнего столба, на берегу. Перед нашим сараем Зорба поставил бочонок вина. Рядом один из рабочих жарил на вертеле довольно жирного барана. После благословения и торжественного открытия приглашённые выпьют здесь по стаканчику и пожелают нам процветания.
Зорба к тому же взял клетку с попугаем и поставил её на высокую скалу около первой мачты.
- Вроде, как вижу его хозяйку, - пробормотал он, нежно поглядев на птицу. Достав из кармана горсть арахиса, он высыпал его попугаю.
На Зорбе была праздничная одежда: расстёгнутая на шее белая рубашка, зелёный пиджак, серые брюки и красивые туфли на мягкой подошве. Кроме того он нафабрил усы, которые уже стали терять краску.
Старый грек бежал принимать, наподобие знатного господина, других знатных господ. Почётные гости прибывали, Зорба объяснял им устройство канатной дороги, доказывал, какую выгоду принесёт она округе, уверяя всех, что это Богородица поделилась с ним знаниями, чтобы возвести великолепное сооружение.
- Это великий труд, - говорил он. - Нужно найти верный наклон, а это целая наука! Месяцами напрягал я мозги, иначе ничего не поделаешь. Для больших работ недостаточно человеческого разума, надо положиться на помощь Всевышнего. И вот Пресвятая Дева увидела, как я упорно тружусь, и сжалилась надо мной: «Бедняга Зорба, - сказала она, - чудесный парень, он делает это для пользы деревни, надо ему немного помочь». И, о чудо!.. Зорба остановился и трижды перекрестился.
- О чудо! Однажды ночью во сне мне предстала женщина в чёрном - это была Пресвятая Дева. Она держала в руках маленькую воздушную дорогу, не больше, чем эта. «Зорба, - говорит она мне, - я принесла тебе макет. Следуй этому наклону и прими моё благословение!» Сказав это, она исчезла. Тут я вдруг проснулся, побежал туда, где проводил свои опыты, и что я вижу? Шнур сам по себе принял правильный наклон! От него пахло ладаном - вот доказательство, что его коснулась рука Пресвятой Девы! Кондоманолио открыл, было, рот, чтобы задать вопрос, но в эту минуту на каменистой тропе появились пять монахов верхом на мулах. Шестой, неся огромный деревянный крест на плечах, бежал перед ними и кричал. Что он кричал? Этого мы ещё не могли понять. Было слышно пение, монахи вздымали руки, крестились, из-под копыт сыпались искры. Пеший монах подошёл к нам, истекая потом. Он поднял крест как можно выше и завопил:
