Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Вместе с вином он принял яд, который всегда держал при себе все последние годы.
— Фламиний, — сказал он, — вряд ли достойный потомок тех людей, кто предупредил Пирра о том, что ему приготовлен яд.
Так умер Ганнибал в 183 году до н. э.
За морем в том же году умер и Сципион Африканский, завещав похоронить его за пределами римской территории. «Так, — писал Ливий, — он стал добровольным изгнанником не только в дни своей жизни, но и после смерти».
Слово о Ганнибале
В трудах современных ученых до сих пор встречается римская интерпретация истории времен Ганнибала. Некоторые современные специалисты в области военно-морского дела проявляют интерес лишь к тому, каким образом римскому флоту удалось получить господство над Средиземным морем. Многие военные эксперты довольствуются теми описаниями сражений, которые приводятся латинскими историками, и не особенно задумываются над тем, как эти сражения могли происходить на самом деле. (К счастью, Ливий и его последователи достоверно описывают элементы военного искусства Ганнибала. Справедливости ради надо признать, что римляне все же сумели оказать сопротивление такому выдающемуся стратегу, а потом и одержать над ним победу.) Поскольку римские летописи в большинстве своем дошли до наших дней, а свидетельства карфагенян не сохранились, ученым пришлось полагаться на Ливия и Полибия, заочно признавая достоверность использованных ими материалов. Увы, молчание неспособно говорить за себя, и потому мы смотрим на Пунические войны глазами древних историков, писавших для римского юношества в эпоху Августа.
Однако, как это ни странно, в римских летописях того периода прослеживается любопытный комплекс вины. Во времена Ганнибала римляне едва ли испытывали угрызения совести — любая победа тогда служила доказательством доброй воли богов войны и соответственно придавала уверенность. Даже мораль стоиков редко занимала мысли римлян. Вергилий с восхищением писал, что миссией его народа было «parcere subjectis et debellare superbs» («щадить покорившихся и усмирять горделивых»), не задумываясь, что не слишком много доблести в том, чтобы властвовать над теми, кто подчинился, и уничтожать тех, кто роптал.
Непонятно, почему римские историографы почувствовали необходимость искать оправдания спустя более столетия после того, как Карфаген был разрушен. Возможно, стало понятно, что его уничтожение было варварством; возможно, война Ганнибала стала видеться как грандиозная эпопея, приблизившая образование Римской империи. Так или иначе, Ливий и его современники чувствовали необходимость оправдываться в большей степени, чем грек Полибий, который стал свидетелем окончания этой войны.
Потому они и начали рисовать картину perfido Carthago (вероломного Карфагена), жадного до богатства, коварного, «молящего с поднятыми руками о договоре, который он собирался нарушить». На самом деле именно римляне нарушили договор 241 года до н. э. Они захватили Корсику и Сардинию и начали войну в 218 году до н. э. (Ливий фальсифицировал этот факт, написав, что военные действия Ганнибала имели место не в 218 году до н. э., а годом раньше). Рим также нарушил договор 201 года, совершив по инициативе фракции Катона вторжение втайне от карфагенян. Притом, что никаких сомнений не вызывает жестокость римлян, Ливий изображает Ганнибала зверем, «более вероломным, чем пунийцы».
Поскольку Ганнибал, по существующему мнению, был одновременно величайшим антагонистом Римской империи и главным лидером дискредитированных карфагенян, его портрет дан в довольно своеобразной манере. Этот портрет не выдерживает критики или того, что называют проверкой на достоверность и здравый смысл, но он присутствует на страницах истории до сих пор.
Это образ мальчика — представителя народа, стремившегося добиться падения Рима. Мальчика, поклявшегося в детстве никогда не забывать о своей вражде. Мальчика, мужавшего в Испании, которую готовили в качестве базы для атаки на латинян. Это образ человека, который не совсем по своей воле вовлек свой город Карфаген в войну. Человека, который начал войну походом по суше, как планировал его отец, к воротам Рима и не воспользовался единственным шансом, появившимся после победы при Каннах. Человека, который в конечном итоге был отозван в Карфаген, не сумевший оказать ему поддержки в Италии. Он проклял свой город и свою судьбу, когда приплыл назад в Африку (неизвестным путем), где в конце концов был побежден римским консулом. При этом он продолжает тайно мечтать о той победе, которая выскользнула из его рук, и склоняет на свою сторону Антиоха Третьего. А когда в конечном итоге его загоняет в угол Фламиний в Вифинии (не говоря о том, что существует приказ сената взять Ганнибала в плен), он убивает себя, моля римских богов отомстить ему после его смерти.
Я призываю ученых нового поколения пересмотреть свидетельства истории в данном случае и восстановить подлинную сущность Ганнибала, его народа и его города.
Ганнибал, сын Гамилькара, покинул этот мир так тихо, словно вышел через потайную калитку своего сада. Мало кто из нас знает, что его могила, вероятно, где-то там, над заливом у Никомедии и над нынешней современной турецкой деревней Гебзе. Он не оставил никаких объяснений после себя.
Каким человеком был он в глазах современников? Он явно избегал привлекать к себе внимание. История о том, что он иногда менял свой облик, может быть, не более чем логическое объяснение этой его особенности. Его единственными близкими друзьями были два его брата, и Магон выступал от его имени в совете Карфагена до самого конца войны. Не было найдено ни одной монеты с его изображением, хотя существует много узнаваемых изображений греческих монархов и римских полководцев именно на монетах.
Его личная жизнь, в поразительном контрасте с жизнью Александра Македонского, была простой и уединенной. Он не был любителем вина, и лишь одна-единственная женщина была в его жизни. По-видимому, он владел домом в Карфагене и поместьем вблизи Хадрумета, но, кажется, никогда особенно не заботился о них. Его враги говорили, что он был корыстолюбивым; однако в противоположность римлянам он не требовал контрибуций с богатых городов, таких, как Капуя и Тарент, и почти ничего не просил из казны Карфагена. От предпринятого им ужесточения статей о доходах Карфагена в конечном счете должно было пострадать наравне с другими и его собственное состояние. Что касается его выдержки, те несколько случаев, когда он терял ее, породили анекдоты, и мы можем быть уверены в его самообладании. После триумфальных побед он, видимо, был слишком озабочен своими дальнейшими планами, чтобы проявлять бурную радость, хотя иногда устраивал празднества для своих соратников.
Полибий утверждает, что карфагеняне считали Ганнибала корыстолюбивым, а римляне жестоким. Так и было позже. «Война Ганнибала» была безжалостна с обеих сторон. Ганнибал почти истребил Лациум. Но он не проявлял неумолимости Гамилькара в войне с наемниками. Вероятно, по причине кровавой безжалостности, свидетелем которой он был ребенком, Ганнибал проявляет отвращение к убийству. Его нельзя обвинить ни в одной расправе над пленными и ни в одном истреблении жителей покоренных городов — в том, что было так типично для римских войск. Его забота о том, чтобы подобающим образом похоронить поверженных римских военачальников, контрастирует с жестокостью римлян, которые подбросили голову Гасдрубала к ногам карфагенских караульных. В те времена это был вряд ли вопрос морали. Люди, подобные Гракху и Марцеллу, беспощадно уничтожали врагов, где бы те ни находились. Ганнибал, человек более высокой культуры, сохранял человеческую жизнь всегда, когда это было возможно.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
