Сперва он мне не поверил. Потом улыбка его исчезла, глаза расширились. Взгляд его заметался из стороны в сторону в поисках пути к бегству — пути не существовало. С одной стороны была стена, с другой, из тумана, приближалась она.
Бойоардо попробовал сплутовать, попытался сменить облик — но было слишком поздно, да и скорость у него была не та. Прежде он менялся быстрее; теперь это выглядело так, будто он пытается принять слишком много обличий одновременно.
Тем хуже для него. Когда выступаешь против Большой Машины, не отвлекайся.
Это была одна из последних и несомненно лучшая модель Американской Большой Машины, зверь с мотором в три сотни лошадиных сил и львиным рьжом. Двухцветный, черно-желтый, как шершень, гибкое ветровое стекло, гнутые крылья и багажник, на котором можно разбивать лагерь.
Взвизгнув шинами, она обогнула меня — тонны черно желтой стали, взревев, вынеслись из тумана и врезались в Бойоардо, размазав его по стене.
Он попытался подняться, но Большая Машина дала задний ход, задымились шины — и она снова переключила скорость, припечатав его к стенке. Радиатор от удара погнулся, ветровое стекло пошло трещинами.
Бойоардо был настигнут в миг превращения. Он снова поднялся, весь разбитый, в крови, слишком слабый, чтобы сосредоточиться и измениться. Пальцы его змеились, когда он, защищаясь, вскинул сломанные руки.
— Нет, умоляю!
Жалость не остановила бы мою руку, да во мне и не было жалости. Нельзя играть с людьми, будто они игрушки, — и ожидать от меня сочувствия. Не стоит рвать тех, кого я люблю, на кровавые тряпочки — а потом взывать к моему состраданию.
— Давай, — сказал я.
Воздух перед Андреа сгустился — и стал черной стеной, отделившей ее от Посольства Фэйри.
Она вытянула правую руку — ту, что держала Око — и, не переставая шептать, сильно ударила по стене. На кончиках ее пальцев занялись огоньки — холодные белые и алые шарики, исчезавшие, когда касались черной стены.
Она пробормотала еще одно заклинание, и ударил гром — у Ахиры зазвенело в ушах. Но и гром бился о черную стену без толку.
Она шагнула назад, озираясь, словно решая не то, бежать или нет, а куда бежать. Андреа мотала головой: черные, тронутые серебром волосы мечутся по плечам, глаза плотно закрыты.
За раскатами грома Ахира не слышал ее слов — но ему и не надо было их слышать.
Он почувствовал, что подоконник под его руками пошел трещинами, — и заставил себя разжать пальцы. Ломай подоконники, не ломай — лучше не станет. Он снова ошибся. Он считал, что маг не знает, как далеко может углубляться в чары, за что именно будет заплачено разумом, когда произойдет эта жертва.
Сейчас было ясно, что Андреа знает: за следующее заклятие она заплатит большим, чем слезы и кровь.
Она выпрямилась, расправила плечи и раскрыла книгу на новой странице. Она читала медленно, внятно, а рука, сжимавшая Око, поднималась все выше — пока распрямленный указательный палец колдуньи не коснулся виска. Словно говоря: «Я напитаю тебя этим».
Правая ее рука вспыхнула — и, когда Андреа резко выпрямила ее, черная стена перед ней истаяла. Она запустила Оком в мерцание Посольства Фэйри — и упала на колени.
В дальней дали неспешно, задумчиво, очень по-эльфийски, прозвучал голос:
— Кажется, я вижу.
— Ну так не медли, — отозвался другой. — Воспользуйся этим и запечатай это все.
Мир озарился сиянием — и погас.
— Давай, — сказал я.
Большая Машина снова прибавила газу, шины взвизгнули на камнях, и в нос ударило паленой резиной.
Она врезалась в него в последний раз. Дым из размозженного радиатора смешался с туманом, когда она размазала по стене то, что осталось от Бойоардо. Она сдала назад, и он остался лежать: раздавленный, окровавленный, мертвый. Не знай я, кто это был, по останкам не смог бы сказать.
Медленно, с трудом машина подъехала ко мне, потерлась разбитым крылом, будто спрашивая — все ли со мной в порядке.
Мое Место таяло вокруг меня.
Я едва успел погладить холодный металлический бок. Я не знаю польского, да это и не имело значения. Она поймет, на каком языке ни скажи.
— Спасибо, надежный и верный слуга.
Тут туман поднялся вокруг, взвихрился, и меня с головой захлестнуло забытье.
Глава 27,
в которой отряд разделяется, и двое из нас отправляются в Холтунбим
Любое расставание несет в себе предвестие смерти.
Артур Шопенгауэр
Прощаться с другом надо так, будто один из вас не доживет до следующей встречи. Если хотите оставить что-то недосказанным, дело ваше... но будьте готовы, что оно останется недосказанным навсегда.
Уолтер Словотский
Я не помню, как мы туда попали, — помню только, как очнулся на плато над Эвенором. Похоже, что я добрался туда на автопилоте. Полагаю, это шоковая реакция: обширная коллекция ушибов и синяков доказывает, что мне досталось больше, чем пара ударов по голове.
Нет, первое воспоминание было не такое. Мы с Ахирой обсуждали случившееся, я смотрел вдаль, Андреа, завернутая в шерстяное одеяло, всхлипывала, прислонясь к плечу Джейсона.
Нас было семеро. Кто-то сидел, кто-то стоял — и все смотрели на развалины города. За спинами у нас горел костер.
Трое работорговцев сбежали — или просто решили уйти.
Эвенор перестал мерцать — и множество созданий, мерцавших в его переменах, были бесцеремонно вышвырнуты в здесь и сейчас. Стаи волосатых тварей дрались друг с другом в узких улочках; те, что несообразительнее, бежали оттуда, а порождения ночи, спасаясь от света дня, прятались в тень холмов.
Темные тени удирали из города, спасались от его цельности — кто стелясь по земле, кто взмывая в воздух, кто ныряя в Киррик. Я мог бы поклясться, что видел, как взлетел и умчался на юг дракон, — но я могу и ошибаться.
Вот что мне нужно было — это выпить. Не так — мне нужно было выпить с Тэннети. Возможно, мне нужно было, чтобы именно она — кивком и холодной улыбкой — сказала мне, что я все сделал правильно, хотя я и сам не пойму, с чего это мнение беспощадной психопатки вдруг стало для меня важным.
Будь оно все проклято, Тэннети.
Я все-таки решил выпить. Полез в свой мешок, выудил фляжку с «Отменным». Она была довольно тяжелой, там что-то еще оставалось — с полдюжины добрых глотков точно. Я вытащил пробку и от души хлебнул; пшеничное виски обожгло мне горло и согрело нутро, и тогда я протянул фляжку Ахире.
— Что ж, — задумчиво произнес он, — думаю, мы это заслужили.
Он сделал глоток и, к моему удивлению, предложил сосуд служительнице Длани.
