– Встану я рано утренней зарей, умоюсь холодной росой, утрусь сырой землей, завалюсь за каменной стеной, могучей. Ты, стена могучая, бей врагов – супостатов, дюжих татар, злых татарчонков, ярых турчанинов, шведов мокрых, французов теплых; а я был бы из-за тебя цел, невредим; лягу я поздно, вечерней зарей, на сырой росе, в стане ратном; а в стану ратном есть могучи богатыри княжьей породы из дальних стран, со ратной русской земли. Вы, богатыри могучи, перебейте супостатов, полоните все заморские земли: а я был бы из-за вас цел, невредим. Иду я во кровавую рать, бью врагов и супостатов: а был бы я цел, невредим. Вы, раны тяжелые, не болите, вы, удары бойцовые, меня не губите, вы, пищали, меня не десятерите: а был бы я цел, невредим… Слово мое крепко.
Произнося заговор, Белбородко не забывал размашисто креститься. Движения были плавными, неторопливыми, усыпляющими. Голос звучал мерно, нудно, гулко… Через некоторое время хазары принялись двигать правой рукой: кто мерно поглаживал конскую гриву, кто потирал рукоять меча, кто поправлял кольчужную бармицу… Вроде даже кони начали переминаться в такт повторяющимся крестным знамениям, но это, конечно, померещилось…
«Кажись, подстройка произошла, – подумал Степан. – Пора…»
Он вскинул обе руки и перешел на уверенный и безапелляционный тон.
– Ваши длани тяжелы, – забасил Степан, – как камни, как скалы, как рыбы. – «При чем тут рыбы? Ладно, не отвлекайся». – Длани тяжелы, о-очень тяжелы. Не поднять меч, не натянуть лук, не потянуть за повод… Спа-а-ать, как же хочется спать… Воздух зноен… Проходит теплой волной… Вам тепло… Тепло и хорошо. Нега разливается по телу… Веки тяжелеют, слипаются… – «А аудитория-то непуганая, – усмехнулся мысленно Степан, – не выработали, видать, еще иммунитета против зомбирования, телевидения у них нет, беда такая. Ишь, зевают…» – Руки теплые и тяжелые, тело тяжелое и теплое, ноги проросли в землю, пустили цепкие корни… – «Ага, прямо с седел?!» – Вам не сдвинуться с места, не пошевелиться… Веки слипаются… Вам хорошо, о-очень хорошо… Вы не можете больше бороться со сном… – И повторил трижды, переходя постепенно на шепот: – Спать… – Пауза в пять вдохов и выдохов. – Спать… – Еще десять вдохов-выдохов. – Спа-а-ать. – Последнее «ать» Степан произнес уже шепотом.
Хазары ссутулились в седлах, повесили головы. У некоторых поводья выпали из рук.
– Спят, кажись, – обернулся Степан к Алатору, – чего делать будем?
Ответом ему был храп.
– Ты слышишь только мой голос, – тихонечко, чтобы внял только Алатор, проговорил Степан, – сейчас я досчитаю до пяти, и ты проснешься. Один. Твои руки становятся легкими. Два. На лице появляется улыбка. – Алатор, причмокнув, добродушно осклабился. – Три. Ты чувствуешь себя сильным, очень сильным. Четыре. Сила наполняет каждую клетку твоего тела. Пять. Ты проснулся.
– А? Что? – Алатор завертел головой. – Чего это?
– Спят.
Вой мутненько взглянул на Степана, явно не понимая, кто спит и почему.
– Тархановы дети спят, – пояснил Белбородко, – умаялись.
– А… Это хорошо, что спят…
Он вынул из ножен меч и махнул, рассекая воздух. Хазары сидели железными истуканами, только лошадки под ними волновались.
В Алаторовых глазах вдруг нехорошо блеснуло понимание:
– Ить, умаялись, тати проклятущие.
Вой врезал по бокам битюга пятками и поскакал к сонным хазарам с явно нехорошими намерениями.
– Ты, ты… – только и успел крикнуть Степан.
Алатор добрался до хазар и принялся разделывать их как мясник.
– Спите, песье отродье, шоб вам сны хорошие привиделись, – орал опьяненный кровью Алатор, орудуя мечом. – А я подмогну, э-эх…
Если газонокосилку запустить в курятник, наверное, получится похожая картина. Во все стороны летели кровавые ошметки. Кони вставали на дыбы, дико ржали, шарахались… Вскоре все было кончено.
Алатор обернулся. Наверное, так же выглядел граф Дракула после буйного пиршества.
– Лепо ты их заколдовал!
«Дикие времена, дикие нравы, – печально подумал Степан, – и рубить их было совсем не обязательно, без моей помощи все равно бы не проснулись. А теперь и с моей помощью не проснутся. Посему – аминь».
Невдалеке протрубил рог. «Вот и архангелы по мою душу», – усмехнулся Степан, лихорадочно соображая, что делать, если снова навалятся копченые…
Белбородко привстал на стременах. У плеса виднелись закованные в брони конники. Рог вновь протрубил.
Подскакал Алатор:
– Ну, теперя мы с твоим колдовством всех порубаем.
– Эх, голуба моя, – вздохнул Степан, – твои бы слова да богу в уши… – и подумал: «Пора переквалифицироваться в управдомы».
Глава 13,в которой рассказывается о применении частушек в ратном деле
Как ожидал Любомир, так и оказалось. Конница и пехота перемешались – с наката не ударишь. Издалека сеча походила на бушующее море – волны, повинуясь неведомой, но могучей силе, набегали на ослепительно блистающие под солнцем глыбы, отступали и вновь бросались на незыблемые скалы.
Любомир вынул рог из седельной сумы и несколько раз протрубил. Через короткое время из сечи выехали десятков шесть всадников, встали шагах в ста от побоища.
«Что, узнал Аппах мой рог, – довольно подумал Любомир, – как не узнать, когда подо мной, почитай, пару весен ходил на ромеев. Правильно я мыслил: не стал голубоглазый лис дожидаться, когда волки ему в загривок вцепятся, изготовился. Вот и ладно. Того нам и надобно».
Два десятка всадников развернулись во фронт, остановились в ожидании приказа. Любомир окинул взглядом воев – собраны, спокойны, в седлах как влитые сидят, длинные копья замерли, упираясь в стремена. Любомир с одобрением покивал головой. Ладная дружина, могучая. Сброя добрая. Любомир невольно залюбовался. Было чем – такая сброя только у личной Истомовой сотни, да у его, Любомировых, «чад», потому как не поскупился он, выкатил из собственных запасов бочонок хмельного меда, настоянного на травах, кабанчиков велел прирезать, белуг копченых достать рассыпчатых, вин заморских… При воспоминании о той братчине до сих пор виски ломит… Однако не зря, не зря нутро обжорством терзал. Добился своего – отвалил Истома казны. А все потому, что уважили его. А как же иначе?!
У каждого воя небольшой округлый обтянутый кожей щит, с железным умбоном, из которого выступает отточенный граненый шип. Таким щитом не только заслониться от удара можно, – буде дружинник окажется на земле, сможет разить врага в пешей схватке. А если по шипу угодит чужой клинок, то вполне может расколоться. Сброя ладная, недешевая. За нее много серебряных гривен отвалено. На каждом воине кольчуга плотного плетения, тьма-тьмущая колец. Такая снасть без труда остановит рубящий удар, да и сдержит стрелу на излете. Поверх кольчуги – пластинчатый полудоспех с коротким рукавом. Руки воинов защищены железными наручами, по которым вьется заговоренный сильным ведуном чеканный узор-оберег, налокотниками из толстой бычьей кожи, а ноги закрыты пластинчатыми набедренниками, кожаными наколенниками и поножами из железных пластин, которые закрывают голень спереди. «Даже короткие походные сапоги обшиты стальной чешуей, – с гордостью подумал Любомир. – Сам распорядился».
