– Могли, – рассудительно произнес кондотьер. – Конечно, могли… Но гордость бывает сильнее здравого смысла. Как говорят, на людях и смерть красна… Что это меня на пословицы потянуло? Неужели старею? – Он вздохнул, усмехнулся. – О чем это я? Ах да… Вот кому-то и показалось постыдным уйти сразу. А потом посидел, подумал, представил срезень у себя в животе… Вот и решил собраться потихоньку и товарищей не тревожить.
– Я все понял, – мотнул головой Антоло. – Это Вензольо. У него всегда кишка тонка была. Нет, на словах – герой, ничего не скажешь. А когда до дела доходит… Трус!
– Мразь! – не отстал от табальца и Кир.
– Не торопитесь. Попридержите пыл до утра, – осадил их кондотьер. – Если зря на парнишку грешили, самим же стыдно будет.
– Парнишку? – фыркнул Антоло. – Да он астрологию сдал с третьего раза. И на геометрии лишний год просидел. Он старше всех в нашей компании… Бывшей компании. – Он посмотрел на Кира и вдруг подумал, что зря завел этот разговор. Лег, накрылся с головой плащом. Спать, скорее спать…
Но сон не шел.
Обострившийся слух уловил, как ворочается с боку на бок Кулак. Как выдвинул меч и снова загнал его в ножны Кир. Тихое ржание коня – что ему приснилось? Или почуял опасность?
– Вы все еще злитесь друг на друга… – неожиданно сказал Кулак. Не спросил, а произнес утвердительно.
– Злимся! – ответил Кир.
– Напрасно. Прости старика, что опять пословицы вспоминаю, но в народе говорят: что было то было, и быльем поросло.
– Не порастет оно никогда…
– Зря так думаешь. Ты погляди, вы даже возмущались одинаково. Не врагами вам быть нужно… Нет, не врагами.
– Дружить я с ним не могу.
«Я тоже дружить не могу, – подумал Антоло. – И не из-за меня, господин гвардеец. Я твоих друзей мечом не рубил…»
– Ладно, оставим до лучших времен. – Кулак закашлялся, потом долго не мог отдышаться. – Хотя для меня они могут и не наступить. И скорее всего, не наступят.
– Не надо так говорить! – с жаром воскликнул Кир.
– Надо. Мне по-любому помирать. А от осколка, добравшегося до жилы, или от стрелы остроухого – какая разница? В бою даже как-то приятнее. Веселее, что ли…
– Мы им еще покажем! Они еще узнают…
– Не сомневаюсь, Малыш. Вы им еще покажете. Причем покажете всем. Я это чувствую – тот, кто стоит одной ногой в могиле, говорят, обретает способность к предвидению будущего. И я знаю, что ты выживешь.
– Я?
– Ты, Малыш, ты… С твоими-то умениями… – Кондотьер, похоже, намекал, на изредка просыпающиеся у тьяльца способности к волшбе. Так он выстоял против айшасианского колдуна в нашумевшей дуэли пять на пять, о которой еще долго старые наемники будут рассказывать молодым. Так он сумел вырваться сам и спасти Кулака с Мудрецом из затапливаемого подземелья в замке ландграфа Медренского. Надо полагать, колдовство еще помогало молодому человеку. Не зря же стрелы его не брали, да и в рукопашной схватке он вряд ли выигрывал благодаря навыками фехтования, привитым в Аксамале.
– Если бы я еще умел по своему желанию… – тихонько проговорил Кир.
– Ничего. Научишься. Когда будешь около Золотого Вепря…
– Как я там окажусь? – Парень едва не закричал. Да и любой на его месте не сдержался бы, услышав такое.
– Уж не знаю, но чувствую, что окажешься. Так вот, внимательно присмотрись к Золотому Вепрю. Мне показалось, что он весь дрожит от колдовской силы. И это важнее… Это делает его более ценным, чем стоимость того золота, из которого его отлили. Так что не жадничай, Малыш. Не повторяй нашей с Мудрецом ошибки, не гонись за ничтожной выгодой, когда можешь получить нечто большее… Да, большее…
«В своем ли уме командир? – У Антоло начали закрадываться нехорошие сомнения по этому поводу. – Таких слов от него я не только не слышал, но и помыслить не мог, что услышу когда-нибудь. Или в самом деле близость смерти обнажает скрытые качества?»
– Ладно, Малыш! Не бери дурного в голову! – словно прочитал мысли студента Кулак. – Мало ли что я тут тебе наговорю. Бред больного старика… Спи!
В подтверждение своих слов кондотьер замолчал, чуть-чуть поворочался, устраиваясь поудобнее, и вскоре захрапел. Сколько лежал без сна Кирсьен, Антоло не знал, но подозревал, что тьялец уснул только с рассветом, как и он сам.
– Э-гей, лежебоки! Войну проспите! – прокатился над замершим лагерем хрипловатый голос Пустельги.
Кир высунул нос из-под плаща.
Над речкой стоял туман. Мелкие капли оседали на одежде, бревнах, приготовленном с вечера хворосте, покрывали крутой закопченный бок котла, словно бриллианты бархотку придворной дамы. Молодой человек усмехнулся – откуда ему знать, какие бывают украшения на знатных, а главное, богатых дамах? В Тьяле дворяне заботились больше об урожае пшеницы и удоях, чем о показном блеске и мишуре. А в блистательной Аксамале даже гвардейский лейтенант не мог оказаться на балу – самое меньшее полковник.
– Подъем, засони! Замерзнете!
Пустельга стояла на утоптанной площадке перед мостом в тонкой льняной рубахе. Меч в правой руке, меч в левой. Клинки вертелись, рассекая туман в клочья.
Выпад!
Защита высокой октавой! Меч в левой руке подрезает воображаемому противнику ноги.
Защита квартой!
Укол в голову!
Разворот на носке!
Высокая кварта!
Сдвоенный удар – голова и живот!
Прима!
Косой рубящий в голову!
Воздух дрожал и подвывал, как голодная бруха.
Воительница раскраснелась, в глазах светился юношеский задор.
Сейчас она не уступила бы красотой ни одной девочке из «Розы Аксамалы».
Кроме Фланы…
Кир вздохнул. Решительно откинул плащ. Расстегнул куртку, потянул меч из ножен.
– Ага, Малыш! – обрадованно воскликнула Пустельга. – Иди сюда!
Улыбнувшись, тьялец отсалютовал ей мечом.
Несколько мгновений он еще видел, как из нагретых за ночь гнезд выбираются их товарищи по отряду и новые соратники вроде следопыта Шпеня, а потом клинки Пустельги всецело приковали его внимание. Воительница рубилась в полную силу, как делала все в жизни, и, чтобы не остаться без носа или ушей, приходилось напрягать все мастерство.
– Молодцы! – одобрительно крякнул Лопата.
– Ничего. Получается, – согласился Кулак.
Обменявшись парой десятков выпадов, защит, рипостов, Кир почувствовал, как пот сбегает между лопаток. И правда, нет лучшего способа согреться, как погонять друг дружку по кругу с остро отточенными железяками.
– Эх, где ж мои… энтого… шешнадцать лет? – с нескрываемой завистью протянул Почечуй. И вдруг гаркнул: – А-ну, хорош! Делом займитесь!
