И тут я вспомнил слова, произнесенные Мак Кехтой еще на правом берегу Аен Махи.
– Феанни, – сказал я, – когда-то ты думала, что если рука перворожденного сорвала Пяту Силы с алтаря, то и вернуть ее на место должна рука перворожденного.
Она подумала и кивнула. Протянула руку раскрытой ладонью вверх.
Я хотел отдать ей артефакт, но в последний миг, когда деревяшка уже касалась кожи, сида отдернула руку. Как от смертельно ядовитой гадюки.
– Что случилось, феанни?
– Сила… – вздрогнув, ответила она. – Злая Сила. Древняя и очень злая.
Точно. То же самое говорил Этлен в пещере. На что бесстрашный старик и непобедимый воин, а перед артефактом смалодушничал. Единственный раз за все наше с ним общение.
– Клади ты, Эшт, – Мак Кехта потупила глаза. Тоже, видно, стеснялась своего страха.
– Давай вместе, феанни, – не знаю, что на меня накатило? Неужели и взаправду хотел, чтоб именно рука перворожденного, пусть и с моей помощью, вернула Пяту Силы на место. – Накрой мою ладонь своей.
Я сжал пальцы вокруг теплого корня. Вот ведь странно – я никакой опасности или зла, исходящего от Пяты Силы, не ощущал. Или я просто глухой к тончайшим эманациям враждебности? Толстокожий, как и все мы – люди? Вот уж не думаю. Значит, скорее всего, нам и не дано их слышать. Ведь Кисель вертел артефакт в руках, когда отобрал его у меня в маленьком арданском городе Пузыре. После Бейона наверняка долго рассматривала его, придумывала, на что употребить, крутила в пальцах и так, и эдак…
– Стой! Погоди! Не так!
Сида вскинула на меня непонимающий взор.
– Белочка! – я выдумывал на ходу, подчиняясь какому-то глубинному наитию. – Дай руку! Вот так – ладонью вверх.
Гелка вскинула брови, тоже наверняка поражаясь, но послушалась.
– Теперь сожми кулак.
Ее пальцы стиснули Пяту Силы. Корешок-то тонкий – ребенок легко обхватит.
– А вот сейчас ты, феанни. Возьми ее кулак в свой.
Сида повиновалась. Мог ли я подумать еще месяц назад, что гордая перворожденная, ярлесса Мак Кехта будет беспрекословно выполнять мои приказания?
– Чувствуешь враждебную силу?
– Нет, – мотнула головой сида.
– Вот и славно! А теперь я…
Никогда я не мог похвастаться широкими ладонями. Годы работы под землей, на кирке, набили жесткие мозоли, но ширины ладоням не прибавили. И тем не менее моя рука накрыла и Пяту Силы, и Гелкину кисть, и кулак Мак Кехты.
Соединив руки, подобно присягающим на верность Отечеству воинам – видел я фреску на эту тему в одном из храмов, – мы застыли над алтарем.
– А ну, давайте разом!
Мы медленно опустили руки вниз и прикоснулись к гладкой поверхности алтаря.
Показалось мне или, несмотря на утреннюю пору, небо потемнело? Ливня для полного счастья как раз и не хватало. В воздухе, высоко над головами, закружились чайки.
– Разжимаем пальцы!
Я первый.
Потом раскрыла ладонь Мак Кехта.
Последней – Гелка.
Теплая древесина Пяты Силы – М’акэн Н’арт на старшей речи – соприкоснулась с холодным камнем алтаря…
И ничего.
Будто обычное полено возле печки про запас кинули.
А я-то навоображал себе.
Что раскроется камень и поглотит артефакт.
Что прогремит гром с ясного неба, провозглашающий нашу победу.
Что случится то или иное знамение.
Ну, хоть бы чайки перестали кричать!
Ничего…
Вот и задумаешься: может быть, все напрасно? Зря оставлены позади сотни лиг, зря мы рисковали жизнями, зря морочили головы достойным, уважаемым людям…
Или не зря?
Как узнать, как определить, что Болг был прав, мечтая возвратить М’акэн Н’арт на алтарь?
– Почему? – прошептала Гелка. – Почему ничего не случилось?
Я пожал плечами. Что тут скажешь, когда сам полон сомнений?
– Салэх эс амэд’эх агэс люэк’ред’! Люди глупы и легковерны! – медленно произнесла Мак Кехта. Помолчала и добавила: – Эг’ен ши ф’реешен эс амэд’эх агэс люэк’ред’. Некоторые сиды тоже глупы и легковерны. Эйан бех а б’хеанам руд ме. Эйан будет смеяться надо мной.
– Не будет, феанни, – возразил я.
– Почему? – горько усмехнулась сида.
– Потому что нельзя смеяться над чистыми намерениями! – с жаром воскликнула Гелка. – Нельзя смеяться над тем, кто накормит голодного, поможет раненому или больному, бросит грош нищему калеке…
– Люди действительно так думают? – осторожно поинтересовалась Мак Кехта.
– Ну, не все! – я развел руками. – Но твердо знаю – если бы не находилось таких, мы давно вымерли бы. Еще в Войну Обретения…
– ?
– Ну, в Войну Утраты, по-вашему. Скорее всего, мы выжили благодаря плечу друга, поддержке соратников. А разве у перворожденных не так, а, феанни?
Она не ответила. Вздохнула и, развернувшись, медленно пошла к тропинке, ведущей вниз, к бухте.
Делать нечего – миссия выполнена, спасения мира не получилось. Мы с Гелкой двинулись следом за ней.
Терциел лежал, укрытый заботливо подоткнутым под горло плащом, и смотрел в небо. Он, конечно, не мог знать, ради чего мы его оставили на время, но выглядел совершенно равнодушным. Или это часть его болезни?
Когда все занялись привычной работой по лагерю – я разводил костер, Гелка побежала за водой, Мак Кехта уселась с глубокомысленным видом созерцать мрачный горизонт, – жрец вдруг проговорил голосом слабым, но уверенным:
– Ветер затих.
Вначале я не обратил внимания на его замечание.
Ветер! Северный ветер!
Не помня себя от возбуждения – так дрожат, наверное, рекруты перед первым сражением, ученые в ожидании необычайного открытия, грозящего поставить с ног на голову всю современную науку, скаковые кони перед заездом, – я частично взбежал, частично вскарабкался на четвереньках на огромный валун, испещренный по бокам зеленоватыми, блеклыми пятнами лишайников и белесыми потоками чаячьего помета. Наслюнявил указательный палец, поднял его повыше.
Верно!
Северный суховей, отравлявший жизнь всему живому на материке с прошлого березозола, иссяк. Кончился, как запас вина в кувшине заядлого пьяницы.
Неужели получилось?
– Вышло, Молчун?
– Получилось, Эшт?
Гелка и Мак Кехта стояли рядом со мной. При виде их разрумянившихся лиц мне стало смешно. Хотя чего смеяться? Я, верно, выгляжу не лучше. Хорошо, борода половину физиономии скрывает – не так заметно.
