Только я об этом подумала, как Юта поднялась на ноги и стала тушить огонь.
— Что ты делаешь? — воскликнула я, хватая ее за руку.
Она посмотрела на меня с недоумением.
— Тушу костер, — сказала она.
— Не надо, Юта, — попросила я.
— Оставлять его на ночь опасно!
— Ничего опасного! Вокруг нет ни души!
— Это очень опасно, Эли-нор.
Я не хотела есть в темноте, дрожа от вечерней прохлады.
— Не туши огонь, Юта, — просила я. — Все будет в порядке.
Она остановилась в нерешительности.
— Пожалуйста, — настаивала я.
— Ну, хорошо, — уступила она.
Однако уже через минуту она вскочила с места и с испуганным видом принялась затаптывать огонь.
— Что ты делаешь? — закричала я.
— Тише! — прошептала она.
И тут я услышала донесшийся сверху, из темноты, крик парящего в небе тарна.
— Это дикий тарн, — пробормотала я.
В считанные секунды костер был потушен.
— Нужно уходить отсюда, — испуганно прошептала Юта.
— Но это всего лишь дикий тарн! — настаивала я.
— Надеюсь, что это так, — сказала Юта, тревожно оглядываясь по сторонам.
По спине у меня пробежала мелкая дрожь. Юта принялась ломать выстроенный нами шалаш и раскидывать сломанные ветви по сторонам.
— Возьми с собой пищи в листьях, сколько сможешь унести, — сказала Юта. — Нужно уходить как можно скорее!
Я была обозлена и испугана. Ее беспокойство казалось мне совершенно напрасным.
Замаскировав следы лагерной стоянки, Юта собрала все кости, шкуры и внутренности разделанных нами животных и поспешно закинула их в кусты.
После этого, не теряя ни минуты, мы быстро пошли в темноту. Я шагала за Ютой, чувствуя, как ненависть по отношению к ней борется во мне со страхом ее потерять.
Мы двигались по роще в прежнем юго-западном направлении. Вскоре деревья начали редеть, и мы снова оказались на краю широкой степи.
Ночь выдалась на редкость темной.
Юта напряженно всматривалась в бездонное небо, но не заметила ничего подозрительного. Долгое время она прислушивалась, но до нас не доносилось ни звука.
— Вот видишь, — раздраженно бросила я, — не надо было дергаться. Зачем убежали?
— Возможно, и не надо было, — согласилась Юта.
— И тарнов больше не слышно.
— Может, наездники спешились.
— Это всего лишь был один дикий тарн.
— Я тоже хочу на это надеяться.
Расположившись у края рощи, мы с Ютой торопливо доели остатки дичи и рыбы, которые я прихватила с собой. Обсосав все косточки, мы вытерли руки о траву и бросили объедки в кусты.
— Смотри! — внезапно прошептала Юта.
В двух сотнях ярдов от нас между ветвями густого кустарника мелькнули в темноте огни двух двигавшихся в нашу сторону факелов.
— Люди! — простонала Юта. — Мужчины!
Мы вскочили на ноги и побежали по полю, стараясь придерживаться выбранного нами с самого начала направления.
К рассвету мы добрались до очередной рощи каланских деревьев. Углубившись в нее, падающие с ног от усталости, мы на скорую руку соорудили в кустах шалаш из веток и проспали в нем весь день.
Четырьмя днями позже, в другом небольшом леске, как-то вечером Юта потребовала, чтобы я поставила силки на обнаруженной нами тропинке, протоптанной животными к водопою.
Мы больше не ощущали никаких признаков преследования. По ночам, насколько хватало глаз, мы не видели ни одного горящего факела. Нам снова посчастливилось убежать.
Перекинув через плечо смотанный узкий ремень, я пошла вдоль тропы.
Над головой у меня прыгали с ветки на ветку пичужки в ярком оперении. В кустах я заметила мгновенно ощетинившегося лесного урта, а чуть поодаль, на небольшой лужайке, даже увидела пару мирно и безбоязненно пасущихся грациозных табуков. Дважды мне на пути попадались крохотные ручейки.
И вдруг меня словно громом поразило.
Я услышала мужской голос!
Я мгновенно присела на корточки и, чувствуя, как у меня засосало под ложечкой, бесшумно скользнула под ветви густого кустарника.
Голос раздавался совсем рядом, в стороне от едва различимой тропинки. С тревожно бьющимся сердцем я осторожно раздвинула ветви кустарника и выглянула в образовавшийся просвет. Сердце у меня едва не остановилось.
Передо мной открылась небольшая поляна. Посередине поляны сидели два тарна в закрывающих им глаза глубоких колпаках. Рядом с птицами стояли и беседовали двое мужчин, воинов в легких кожаных доспехах, и с оружием. Это были — сразу заметно — сильные и жестокие люди. Я сразу узнала их. Мне уже доводилось их видеть возле невольничьих бараков на северной окраине Лауриса, где Тарго арендовал себе помещение для рабынь.
Это были люди Хаакона со Скинджера.
— Она где-то здесь, — произнес один из них.
— Будь у нас охотничий слин, — сказал второй, — мы без труда смогли бы взять ее след, и к утру она уже была бы у нас в руках.
— Надеюсь, она рабыня красного шелка! — хохотнул первый.
— Даже если нет, когда мы доставим ее Хаакону, она уже будет женщиной самого что ни на есть красного шелка, — осклабился второй.
— Хаакону это может не понравиться.
— Зато это понравится нам! Знает там Хаакон, кто из них белого шелка, а кто — красного!
— Смотря какое у него будет настроение, — продолжал хмуриться первый. — Не поплатиться бы нам головой.
— Неужели он действительно считает, что сбежавшую от него невольницу мы вернем ему девушкой белого шелка? Да никогда! — захохотал второй мужчина. — Поймать ее будет несложно. Но уж она заплатит нам за все наши труды и старания!
— А если мы вообще ее не поймаем?
— Поймаем. Девчонка она проворная, но от нас ей не уйти!
Прижавшись к земле, спрятавшись среди ветвей кустарника, я была ни жива ни мертва от страха.
— Она кажется не такой уж глупой, — все еще сомневался более осторожный первый воин.
— Однако мы заметили ночью разожженный ею костер.
— Верно. Какой бы умной она ни казалась, как бы далеко нас ни завела, у нее тем не менее хватило глупости разжечь огонь!
— Каждая женщина достаточно глупа, чтобы позволить себе разжечь костер. Когда она выкинет подобную штуку еще раз, мы ее и поймаем!
