— Да какая же это колония? Просто незаконно оттяпанный кусок испанской территории. Вот мы и восстановим историческую справедливость, поставив там свой гарнизон, чтоб впредь никому неповадно было Испанию обижать… Но не станем возражать, если на африканской стороне Вилли поставит свой.
— Вот только это самое, — усмехнулся Гоша, — не рановато ли начинать раздел шкуры? Нам из войны с одной-то Японией еще дай бог выбраться. Армия почти небоеспособна, о флоте я тебе лучше не буду, в промышленности та еще картина, а мы тут мир делим…
— Так если бы все перечисленное было в ажуре, стали бы мы делиться! Просто взяли бы себе что надо, а по поводу остального распорядились бы, кому какой кусок. Ну а тут приходится выкручиваться… Кстати, мы ничего не делим. Мы хотим сказать Вилли, что основные проблемы России лежат внутри ее границ. Но мы понимаем, что у Германии дела обстоят как раз наоборот, и готовы пойти навстречу как можем. То есть наш лозунг: Бьеркский договор подписывать в Гатчине! И побыстрее.
Уже в конце беседы Гоша поинтересовался:
— В расследовании ничего интересного не проявилось? Ты не думай, я не тороплю, просто хочется быть в курсе.
— Как сказать. Что происходило на самом деле, пока неясно. А вот что нам хотели показать, как раз сегодня прояснилось до кристальной чистоты. Каминского, это секретарь Ламсдорфа, за день до покушения видели с человеком определенно азиатской внешности.
— И что?
— Тебя не смущает, что у обоих покушений, тут и в Артуре, похожий почерк? В обоих случаях яды. Как-то мне это картинку-то малость сперва портило, а вот теперь перестало. В обоих случаях нам пытаются подсунуть японский след. С Ламсдорфом — это так, совсем для дураков. В Артуре же смотри что было: пытались поймать гада, он не дался. Китаец, дрова тебе возил. Но труп был опознан. Якобы это исчезнувший с началом войны японский рыботорговец… А? Вот только мои господа Ли утверждают, что он не более японец, чем вы с Машей. То есть, что он не китаец, всплыло бы при любом сколько-нибудь глубоком расследовании. А вот окончательная идентификация не должна была состояться, моих китайцев мало кто видел, да и случайность это, что они принимали участие в задержании. Кстати, а травили-то там народ знаешь чем? Судя по симптомам, рыбой фугу. Это на случай, если мы совсем мышей ловить не будем, дополнительный штрих к картине… Как у Шерлока Холмса с появившимся ночью на самом видном месте кровавым отпечатком пальца якобы убийцы.
— Так, может, мне какое-нибудь заявление сделать? В целях поднятия… э-э-э…
— Народного гнева? Рано. Вот если не удастся после перемалывания их сухопутных сил кончить дело приемлемым миром, который будет нетрудно выдать за победу, тогда да, пожалуй, придется… Но не раньше.
— Да, — заметил Гоша — а не пора ли нам сроки уточнить? Ты до какого примерно времени позиционную войну планируешь?
— Не я, а мы. И не планирую, а планировали! Оснований корректировать планы не вижу, так что до ноября.
— Ну ты даешь… Обстоятельства же изменились!
— И что теперь, обосраться в спешке? Ну ладно, постараюсь к концу сентября обернуться.
— Как будто это что-то меняет… К августу никак?
— Скажите, а двести рублей не смогут спасти гиганта мысли? — поинтересовался я.
Гоша засмеялся:
— Ладно, поторговаться еще успеем. В общем, спокойной ночи, а то и так уже утро.
ГЛАВА 37
Я еще раз оглядел летное поле Гатчинского аэродрома — вроде все нормально. Гоша тоже вертел головой, нервничал, видать. Да уж, случись что с Вильгельмом во время визита в Россию, это будет такой пушной зверек, что и не во всякие ворота пролезет! Поэтому не только на аэродроме, но и в радиусе пяти километров от него, то есть включая и Гатчинский дворец, посторонних сейчас вообще не было. Небольшое число встречающих — около каждого по нескольку человек нашей охраны в штатском — кучковались на специально выделенной площадке около причальной мачты. По договоренности со мной дирижабль должен был подлететь к аэродрому на крейсерской высоте и снижаться только над летным полем. В общем, паранойя цвела буйным цветом.
— Может, зря ты истребители в воздух не поднял? — в который раз забеспокоился Гоша.
— Да ну их, еще столкнутся, дирижабль большой… — Я отложил наушник. — Все, прошел дальний привод. До чего же неудобно, что у него рация телеграфная! Через полчаса сядет.
Он сел через тридцать пять минут. Еще через десять по трапу на землю спустился Вилли, за ним из гондолы полезла свита…
Вилли сразу шагнул к Гоше, обнял его и быстро затараторил по-немецки, но тут увидел меня, поздоровался, и дальнейший разговор шел уже на языке вероятного противника.
— Извините, дорогой кузен, — разливался соловьем Гоша, — за скромность встречи, но мы вынуждены принимать самые серьезные меры по обеспечению вашей безопасности, ведь Россия сейчас воюет, и, увы, фактически на три фронта…
— Три? — пошевелил усами кайзер.
— Да, — встрял я. — Внешний, явно напавший на нас противник, внутренние деструктивные элементы типа всяких социалистов и внешние же, якобы нейтралы, а на самом деле ведущие себя похуже иных врагов… Так что приношу еще и свои извинения, но никаких публичных мероприятий не планируется. Впрочем, их и без того было бы немного — траур как-никак…
— А вы все растете в чинах, генерал, — похвалил меня Вильгельм, — ваша форма — это полевой авиационный мундир? Очень… э-э-э… рационально.
Действительно, никаких других комплиментов моему одеянию сказать было нельзя — единственным его украшением являлись золотые орлы на голубых погонах. Причем это были хоть и двуглавые, но правильные орлы, с большим размахом крыльев, в отличие от нелетучей даже на самый непросвещенный взгляд птички на гербе.
— Господин Найденов теперь не только генерал, — уточнил Гоша, — но и государственный канцлер. Вы не против, если он примет самое деятельное участие в наших переговорах?
Вилли был даже за, и мы начали рассаживаться по машинам. На аэродроме стояли все существующие на тот момент в мире бронированные представительские лимузины числом три. Оба величества залезли в Гошин. Я сел в императрицын, точно такой же. Наиболее важных персон из свиты кайзера запустили в третий, до недавних событий возивший Николая, — этот был попроще. Всякая мелочь была посажена в «нару», и кортеж тронулся во дворец.
Днем был умеренно торжественный прием в Гатчинском дворце, на который я не пошел под предлогом необходимости личного руководства обеспечением безопасности, а вечером наконец состоялась встреча в узком кругу — Вилли, Гоша и я. Еще Татьяна, которая лично обносила нас чаем со всякими печенюшками…
У девочки еще с детства была мечта — переспать с каким-нибудь величеством. Одно время она просила санкций на соответствующую работу с Николаем, но без особой надежды, потому как была вполне в курсе суеты вокруг него и того, что Алисе там отводится важная роль, тоже. Ставший величеством Гоша ей был по-прежнему недоступен, ибо несчастный случай приключился бы с ней задолго до перехода событий в активную фазу… А тут такой объект! Естественно, ее возвышенные устремления встретили полную поддержку с моей стороны, и дама работала просто вдохновенно — у Вилли… усы дыбом встали при первом ее появлении, да так и не опускались до позднего вечера. Но, надо отдать ему должное, переговоры он, несмотря на постоянно мелькающие перед глазами отвлекающие факторы разной степени округлости, вел напористо. Правда, я с первых мгновений малость офигел: Вилли начал горячо убеждать нас в том, о чем мы и собирались ему говорить, причем поначалу намеками.
