— Семнадцать с половиной. Это случилось шестнадцатого ноября.
— Когда с ней это сотворили, ей не было восемнадцати, разве не так? — спросил Илай.
— Он в здравом уме? — прошептала Стелла, обращаясь к доктору Стюарту.
— В каком штате мы живем, старина? — поинтересовался у больного доктор Стюарт.
— Не знаете, что в Массачусетсе, и называете себя доктором? Как не стыдно.
— Он соображает, — сказал доктор, — и способен принять решение.
Стелла сбегала на пост медсестер за бумагой и ручкой, потом вернулась и записала под диктовку все, что сказал Илай Хатауэй. Его счета в банке, инвестиции, недвижимость, все, чем он владел в этом мире, переходило к городу, а Стелла Спарроу назначалась доверенным лицом.
— Ты уверена, что не хочешь указать свое имя как Ребекка? — переспросил девочку Илай.
— Сойдет и Стелла.
Хатауэй подписал документ, хотя так ослаб, что доктору Стюарту пришлось помочь ему держать ручку; затем доктор тоже поставил свою подпись.
— Теперь я свободен, — произнес Илай. — Больше никаких поездок по городу. Вместо меня это делает другой парень, хотя, как я слышал, он ни черта не знает.
— Ваша правда, — ответил доктор Стюарт. — Сисси Эллиот хотела съездить в супермаркет, а новый водитель каким-то образом умудрился высадить ее у прачечной. Она застряла там на несколько часов.
— Зато Ребекка знает, что делает.
Стелла сидела на подоконнике. Илаю с его затуманенным зрением казалось, что она похожа на птицу, примостившуюся на краю окна. А еще она напоминала ему свет в бездонной темноте. Что касается Стеллы, ей приятно холодила кожу блестящая звезда на шее. Этот амулет был на Ребекке, когда та вышла из леса; теперь он вернулся туда, где ему и полагалось находиться. В обмен на его возвращение Стелла оказала услугу последнему из Хатауэев. Хорошо хоть она захватила с собою рюкзак: у нее было большое задание на дом по алгебре, а еще нужно было написать ненавистный реферат по истории США о Поле Ревире[8]. Им еще долго придется здесь сидеть, но Стелла решила остаться до конца. Это был ее долг перед Илаем: она побудет с ним. Она проводит его.
Стелла принялась за работу, пока доктор Стюарт дремал. Пульс Илая Хатауэя так сильно замедлился, что казалось, еще немного — и время повернет вспять. Когда свет за окном сменился сумерками, Стелла одолжила у медсестер настольную лампу, чтобы они с доктором могли сразиться в карты. Брок Стюарт был горд за Элинор, что у нее такая внучка. Ему было жаль, что Элинор сейчас не с ними, но он понимал, что ей нужен отдых, и невольно спрашивал себя, не для того ли он потерял столько людей, чтобы подготовиться к потере Элинор Спарроу? По вечерам, ровно в восемь, он звонил ей по телефону. Он всегда с нетерпением ждал этого часа, когда они могли обсудить прошедший день до самых мелких, незначительных подробностей. Теперь он боялся этого часа и каждый раз, набирая ее номер, испытывал в душе нестерпимый ужас: «Что, если на этот раз она не снимет трубку? Что, если это уже случилось?»
— Возможно, придется ждать всю ночь, — сказал Стелле доктор, устроившись поудобнее в кресле, с одеялом на плечах, после того как целый час они просидели за картами. — Я мог бы вызвать тебе такси.
— И я окажусь неизвестно где. Вы ведь слышали, что рассказывал Илай о новом водителе. Нет. Я остаюсь.
До этого дня прошло три сотни лет, так что там какие-то несколько часов? Сидя в темной комнате, где теперь спали двое мужчин, Стелла словно парила в космосе. Они делали вдох, потом выдох, а потом началось что-то другое. Где-то после двух часов ночи у Илая Хатауэя случился инфаркт. Начались конвульсии, затем изменилось дыхание, глаза заволокло туманом, так что он уже не видел этого света. Из Гамильтонской больницы вызвали машину, и, пока она мчалась в Юнити, Стелла оставалась у постели Илая.
— Он уходит, — произнес доктор Стюарт.
В этот самый момент в комнате вместе с ними находилась смерть. Если девочка поймет, что не в силах этого выдержать, она сейчас уйдет. Придумает предлог — мол, живот разболелся или нужно выйти на свежий воздух. Но вместо этого Стелла держала руку Илая Хатауэя, а он отвечал на ее рукопожатие что было сил. Он был хороший человек и всю жизнь прожил под тяжелым бременем; и свое такси он водил дольше, чем жили многие. По ночам ему снились дороги и аллеи. Он крепко держал ее за руку, словно вообще не собирался отпускать, пока девочка не наклонилась и не прошептала, что все хорошо, он может отпустить руку: он прощен. Спустя столько времени он обрел свободу.
Однажды утром Хэп вышел на кухню, чтобы налить стакан воды, и вдруг остановился без всякой причины. Он просто почувствовал какую-то перемену — перепад давления, возможно, или необычную тишину. Было рано, и Хэп даже не успел еще окончательно проснуться. Взглянув сонными глазами на лужайку, он подумал, что видит огромную кучу сена и листьев. Из любопытства он сунул ноги в ботинки и вышел из дома. Рядом с конем Торопыгой, который умер ночью, сидел дед и плакал. Конь успел остыть.
— А ведь нам всем казалось, что он протянет вечность.
Доктор Стюарт, видевший десятки смертей, сообщавший тяжелую новость вдовам и детям, сейчас вдруг плакал из-за коня, чересчур задержавшегося на этом свете, тем более что с самого начала не хотел брать его к себе.
— Теперь Стелла успокоится, а то она вбила себе в голову, что я усядусь на него верхом и сломаю себе шею.
Хэп опустился на землю рядом с дедом. Лужайка была сырой от росы, но Хэп не обращал на это внимания. Его дедушка, самый сильный из всех, кого он знал, не скрывал своих слез.
— Нам придется нанять Мэтта Эйвери, чтобы он приехал на своем бульдозере и похоронил Торопыгу прямо здесь. Для этого коня не существовало понятий «рано» или «поздно», для него существовала только вечность.
Доктор Стюарт покивал. Его внук был умный, хороший мальчик; по крайней мере, об этом можно было не волноваться. Если на то пошло, он понимал его гораздо лучше, чем собственного сына, Дэвида. Наверное, он сам виноват: много работал, был молод, эгоистичен. Доктор похлопал по холодному крупу Торопыги и вспомнил, что мальчишкой где-то читал, будто первооткрыватели холодного Запада иногда при крайних обстоятельствах забивали своих лошадей и забирались внутрь туши, чтобы не замерзнуть ночью. Доктор просидел рядом со своим конем четыре часа, но все равно пропустил момент смерти. Теперь он полагал, что конь просто выдохнул в конце и у него, как у человека, отлетела душа. Так, может быть, Торопыга все еще здесь, на лужайке, среди травы и стогов сена? Или он в воздухе, которым они теперь дышат?
В тот же день, только попозже, доктор с внуком отправились в муниципалитет. Там был собран совет, с тем чтобы обсудить дар Илая Хатауэя городу, а доктора попросили присутствовать в качестве свидетеля завещания. Явившись к назначенному часу, Хэп уселся в коридоре и развернул газету «Юнити трибьюн», а его дед и Стелла вместе с членами городского совета прошли в конференц-зал. Там были миссис Гибсон, Гарри Стронг, владелец рынка, и Натан Эллиот, президент банка. Хэп был не прочь подождать. Он любил знакомиться с полицейскими отчетами, с которых всегда начинал. На Готорн-стрит вскрыли машину. Спаниель по кличке Мици искусал соседей и почтальона. Джимми Эллиота застукали на месте преступления — он швырял камни в чайную, так что ему впаяли дополнительные десять часов общественных работ.
