— Джейсон! Джейсон, беги!
Из темноты выплыла ужасная тень медсестры, и я побежала прочь, продолжая кричать, пронеслась по коридору. Я повела себя так неистово, что со стороны это могло выглядеть как приступ безудержного веселья, а не страха. Добежала до лестницы, ведущей в сад, опрометью бросилась вниз по ступеням — не то скользя, не то падая — и выскочила в снежную ночь.
В саду остановилась буквально на секунду, чтобы передохнуть.
Вокруг было тихо. Я посмотрела на ворота, выходящие на улицу, перевела взгляд на мешок. Он находился слева от меня, всего в нескольких ярдах, над тем самым камешком, что запрещал проход по дорожке. Еще раз взглянула на ворота и снова на мешок, затем — на галерею. Там зажегся свет.
Сделай это.
Я отскочила от дверей, но пошла не через заросли глициний, а взяла курс на мешок: прижимаясь к стене, проползла в кустарник. Надо мной качались ветки, сбрасывая снег. Над головой мелькала тень мешка. Я проползла вглубь, и дальше двигаться было невозможно. Села на корточки, тихо отдуваясь, пульс стучал в висках.
Мешок лениво раскачивался над головой, а за ним в серебристых окнах комнаты Джейсона отражались деревья и снежные хлопья. Прошло несколько молчаливых мгновений, затем в доме что-то с грохотом раскололось: то ли дверь сорвалась с петель, то ли мебель перевернулась — и почти немедленно я услышала звук, которого никогда не забуду. Так верещали в саду по ночам крысы, попавшись в зубы коту. Крик ударил по ушам, словно хлыст. Кричал Джейсон. Страшный, пронзительный крик облетел сад и застрял в моей груди. Я закрыла руками уши и затряслась. О боже, боже! Я открыла рот и глотнула воздух, наполнив им легкие до отказа. Впервые в жизни я была близка к обмороку.
Ветерок пошевелил мешок на ветке, и с него осыпался снег. Я взглянула наверх, от страха глаза наполнились слезами. В мешке что-то лежало, что-то завернутое в бумагу. Теперь я это ясно видела. Крики Джейсона усилились, их подхватило эхо. У меня оставалось мало времени, надо было действовать. Сосредоточься… Сосредоточься… Дрожа и обливаясь потом, я встала на цыпочки, дотянулась до ветки, потянула ее вниз, схватилась кончиками пальцев за мешок. С него упала маленькая сосулька, мерзлый полиэтилен под моими пальцами треснул, и я инстинктивно убрала руку. Мешок слегка покачивался. Я глубоко вдохнула, выпрямилась и схватила его покрепче. В этот момент Джейсон перестал кричать, и дом погрузился в тишину.
Я стягивала мешок с ветки рывками. Когда он добрался до конца, ветка вырвалась из моей руки и закачалась.
На меня посыпались сосульки. Я упала на спину в темные кусты, не выпуская мешок из занемевших рук. «Ты меня слышала? — подумала я, глядя на галерею. Интересно, где она, почему в доме так тихо? — Джейсон, почему ты молчишь? Потому что она остановилась? Потому что ты сказал ей, где искать?»
Открылось окно. Жуткая, похожая на лошадь фигура медсестры появилась в галерее, ее лица было не разглядеть сквозь деревья. Я поняла, глядя на ее напряженную неподвижную позу, что она думает о саде. Наверное, вспомнила, как я неслась вниз по ступеням. Или смотрит на деревья, ищет ветку, на которой висит мешок. Я медленно повернула голову и увидела тень от ветки, которую я тянула. Она представилась мне увеличенной в десять раз, раскачивающейся посреди других неподвижных ветвей. Медсестра повела носом и принюхалась. Странные подслеповатые глаза выглядели как две мутные точки. Я забилась глубже в кусты, ломая прутья, шаря в поисках чего-то тяжелого.
Она повернулась и медленно пошла по коридору, постукивая своими длинными ногтями по окнам, мимо которых проходила. Она направлялась в сторону садовой лестницы. За ней следовала другая фигура — чимпира. Рядом с моей ногой лежал камень, утопленный в мокрую землю. Я стала торопливо его выковыривать, сбивая в кровь пальцы. Вытащила и прижала к груди вместе с мешком. Затем попыталась представить окружавший меня сад. Даже если я смогу пройти через ветви, до ворот придется бежать по открытому пространству, и останутся следы. Здесь мне безопаснее: моих следов среди зарослей не будет заметно, и если…
Я затаила дыхание. Они отыскали лестницу. Я слышала звук шагов по ступеням. «Идут за мной, — подумала я и обморочно обмякла, будто из меня вытащили все кости. — Я следующая». Затем кто-то открыл дверь, и, прежде чем я отскочила, на фоне покрытых инеем деревьев появился темный профиль медсестры. Она пригнулась и вошла в туннель глициний, двигалась быстро, плавно, словно катилась по невидимым рельсам. Вышла из туннеля, распрямилась, прямая и темная в запорошенном снегом саду камней. Голова ее подергивалась — так жеребец нюхает воздух. Вверх поднималось белое дыхание, похоже, она утомилась.
Я не дышала. Она бы услышала мое дыхание. Она так настроилась на поиск, что почуяла бы, как поднимаются волоски у меня на коже, как расширяется артерия и даже как движутся мысли в моей голове. Чимпира топтался в дверях, глядя на Огаву, она же повернула голову — сначала в мою сторону, потом на деревья, затем — в противоположном направлении, к воротам. Немного поколебавшись, пошла по саду, то и дело останавливаясь, оглядываясь по сторонам. Зашла на мгновение в туннель и пропала в снежном вихре; потом я услышала, как заскрипели ворота. Снежная пелена расчистилась, и я увидела, что она в задумчивости стоит у ворот, положив руку на засов.
— Ну что? — прошептал чимпира, в его голосе была заметна нервозность. — Что-нибудь видите?
Медсестра не ответила. Потерла пальцами засов, затем поднесла их к носу и понюхала, немного открыв рот, словно пробуя запах на вкус. Сунула голову в ворота и выглянула на улицу. И тут меня озарило: нет следов, на снегу нет следов. Она поймет, что я никуда не вышла…
Я сунула мешок в куртку, застегнула молнию, положила в карман камень и медленно, словно тень, скользнула мимо деревьев к висевшей на петлях разбитой решетке. Окно, насколько я заметила, было приоткрыто. Я подтянулась, схватилась за раму для удержания равновесия и перетащила себя через открытый участок снега на ветку, лежавшую возле стены. Постояла, покачиваясь. Горячее дыхание затуманило стекло. Я обтерла его и, увидев собственное лицо, отраженное там, в испуге чуть не попятилась. Медленно, медленно, сосредоточься. Обернулась, прищурилась. Огава не двигалась, по-прежнему стояла спиной ко мне, внимательно, неторопливо оглядывала улицу. Чимпира вышел из дверей и смотрел на нее. Он тоже стоял ко мне спиной.
Я стала медленно открывать окно. Приподняла раму, чтобы не скрипела. Но в этот момент медсестра меня услышала, повернулась и посмотрела в том направлении, откуда пришла. Ее голова поворачивалась очень медленно.
Ждать я не стала. Сунула ногу в проем и, согнувшись, вскочила в темноту. Застыла на месте, испугавшись шума, который устроила. Встала на четвереньки, дожидаясь, пока замрет эхо в запертых старых комнатах. Где-то в темноте я слышала беготню крыс. Пошарила в кармане, включила фонарик, прикрыла его рукой, оставив слабый пучок света, и огляделась. Пространство вокруг меня слегка ожило: комната была маленькой, с холодным каменным полом и грудами мусора. Впереди, в нескольких футах, был дверной проем. Я посветила туда фонариком — увидела безликое пространство, ведущее в глубину дома. Выключив фонарик, я поползла, как собака, продираясь сквозь пыль и паутину. Сначала просунула в проем голову, потом все остальное, забиралась все глубже и глубже, пока не очутилась в лабиринте комнат, в которых, как я была уверена, они меня никогда не найдут.
