«Боже, какая прилипчивая баба!» – подумал он.
– На следующей неделе или через неделю. Больше я пока не могу сказать.
– Мы увидимся?
– Может быть.
– Ты там с кем-то познакомился?
– Гунда, прошу тебя… Я же сказал, что приеду. Когда я буду на месте, то позвоню тебе. О'кей?
Гунда ничего не ответила, и он во второй раз положил трубку.
Хотя у него не было других денег, кроме как на кредитной карточке, он пригласил Эльзу на ужин. Это был маленький тихий ресторан в деревне в нескольких километрах за Асциано. Он хотел быть только с ней. Чтобы их никто не видел и чтобы у нее не было возможности встать и уйти. Ресторан был обставлен словно с рынка старья. На полках, шкафах, на любых выступах виднелись статуэтки, кораблики, машинки, чашки, чайники и фарфоровые зверюшки, а по углам громоздились древние швейные машины, коляски для кукол и чугунные печки. На столах, покрытых вышитыми вручную скатертями, стояли свечи с веночками, а на них лежали салфетки с ангелочками и меню в кожаных обложках с витиеватыми надписями.
– О! – воскликнула Эльза, когда вошла в ресторан.
Она была поражена всей этой помпезностью – плюшем, мишурой и старинными вещами.
– Наша реквизитор сказала, что этот ресторан – нечто особенное, абсолютно уникальное, и ничего похожего в Тоскане больше нет. Места на вечер распродаются заранее. Но главное, говорят, что здесь очень хорошая кухня, – сказал он, словно пытаясь оправдаться.
Эльза улыбнулась.
– Понятно, что такое говорит ваша реквизитор, потому что я действительно ничего подобного не видела.
Когда они уселись, выбрали блюда и подняли бокалы с вином, он сказал, что ему надо возвращаться. На несколько недель. Не дольше.
Эльза побледнела.
– Значит, это наш прощальный ужин? Наша трапеза палача[96]?
– Я вернусь, – пообещал он, и в этот момент точно знал, что говорил.
У него в голове было ясно, и он вспомнил об этом даже на следующее утро.
– А я думала, что мы вместе отпразднуем Рождество. – Эльза, сжимая бахрому скатерти, уставилась в стол.
– А я думал, что ты будешь праздновать вместе с братом и отцом.
Она покачала головой.
– Не хочу. Там незримо присутствует мать. Рано или поздно мы вспомним о ней, и вечер закончится общей депрессией. Мне этого не хочется.
– Извини, мне очень жаль…
– А ты где будешь праздновать?
– Вообще не буду. Рождество меня не интересует. Уже много лет. С тех пор как моя жена сбежала, забрав с собой дочь, я больше не праздную Рождество.
– Ой! – Эльза вздрогнула. – А когда это было?
– Шестнадцать лет назад.
– А почему сбежала твоя жена?
– Я не знаю. – Он сжал губы. – Она мне этого не говорила.
– А твоя дочь?
– Я никогда больше ее не видел.
Официантка принесла тосканскую закуску – блюдо с различными сортами колбас, грудинки и ветчины. Разговор прервался.
– Buon appetito, – сказал он и натянуто улыбнулся.
«Он такой нежный сегодня вечером, – подумала Эльза, – такой спокойный и задумчивый».
Хотя три дня назад на рынке антиквариата в Ареццо она увидела его совершенно с иной стороны.
Они вместе гуляли по пьяцце и переулкам старого города. Торговцы уже поставили свои будки, чтобы не прозевать рождественскую прибыль, и потребовалось несколько часов, чтобы все обойти и увидеть.
Амадеус был в своей стихии. Пока Эльза, большей частью рассеянно, рассматривала разные мелочи, старые вещи, всякий хлам и сомнительные антикварные ценности в надежде, что в глаза бросится что-то особенное, он внимательно изучал все. Каждое кольцо, каждую маленькую лупу, каждый камень, каждую книгу, каждый ржавый ключ, каждую почтовую открытку, каждую бронзовую дверную ручку, каждый древний абажур для лампы, каждую серебряную вилку и каждое блюдце он брал в руки и спрашивал цену.
Держась за руки, они медленно шли по старым переулкам, осматривая тысячи мелочей, потом выпили эспрессо в баре и пошли дальше. Под аркадой, которая вела к самой большой площади Ареццо, на одном из прилавков он обнаружил золотой браслет, который хотел купить для Эльзы. Он вертел его в руках, держал против света, перебирал отдельные звенья, торговался с продавцом и все никак не мог решиться.
– Как он тебе, нравится?
– Это просто мечта. У меня еще никогда не было браслета. За всю жизнь не было.
– Смотри, тебе лучше знать. Если он тебе действительно нравится, я его куплю.
Эльза чувствовала себя довольно неловко. С одной стороны, ей хотелось иметь этот браслет. Она хотела носить его каждый день, видеть его и чувствовать. И чтобы он напоминал ей об Амадеусе. Но ей не хотелось, чтобы он отдал ей браслет прямо сейчас, возле прилавка. Это не было сюрпризом, это не было романтично и вызывало какое-то неприятное ощущение, которое ее пугало. Эльза хотела, чтобы это был подарок, которого она не ждала, чтобы он вручил его в постели или за завтраком. И чтобы сказал при этом, как ее любит. Ей не хотелось видеть, как он оплачивает подарок, соскребая последние монеты.
– Давай уйдем, – прошептала она, но он не услышал, поскольку уже торговался с продавцом.
Эльзе стало стыдно, ей хотелось провалиться сквозь землю. Ей казалось, что она сама стала объектом торговли.
В этот момент собачонка, до сих пор мирно сидевшая под прилавком, подняла лай. Она увидела другую собаку, покрупнее, которая вместе с хозяином шла мимо прилавка, и словно взбесилась. Она подпрыгивала и лаяла как бешеная.
В этом шуме невозможно было торговаться, и продавец, выйдя из себя, дал собаке такого пинка, что она от страха перестала лаять, отлетела в сторону и осталась лежать на асфальте, распластавшись, как речная камбала.
Потребовалось не больше секунды, чтобы Амадеус потерял контроль над собой. Он уронил браслет на стол, бросился на продавца и ударил его. С такой силой, что Эльза услышала, как у того хрустнула челюсть.
Продавец, не ожидавший подобного, упал на землю.
Амадеус бил его снова и снова – в живот, в грудь, по плечам, по лицу.
– Перестань! – закричала Эльза – Ты что, с ума сошел? Амадеус, прекрати!
Но он не останавливался. Он не слышал того, что творилось вокруг, и словно в опьянении продолжал наносить удары.
– Ты что, хочешь убить его?
Эльза бросилась к нему, пытаясь оттащить от лежащего на земле продавца, у которого уже кровь лилась из носа, но с таким же успехом она могла бы попытаться оттащить в сторону слона. В ярости у Амадеуса просыпались невиданные силы.
