своей патологической честности она никогда не ляжет в постель с «другим человеком», не поставив мужа в известность.
На третий день у Франца стали появляться мысли о самоубийстве – и это так удивило его, что он отправился к психиатру. Визит к врачу оказался бесполезным: рассказав свою историю и ответив на два десятка уточняющих вопросов, он ушел, унося в кармане рецепт успокаивающих таблеток и немалый счет за консультацию. Доктор объяснил, что Франц, на самом деле, жену не любит, а страдает лишь по причине оскорбленного самолюбия. Да если это даже и правда, то как, черт возьми, ему избавиться от страданий?!
Весь четвертый день Франц просидел рядом с телефоном, но Клаудиа не позвонила; пятый и шестой дни прошли также безрезультатно. Чувствуя, что он уже потерял ее, но не желая из гордости звонить сам, Франц написал гневное, почти грубое письмо и отправил экспресс-почтой: в письме он извещал ее о полном и окончательном разрыве. На следующий день он встал с постели с ощущением утроенного ужаса: что он наделал?... он же потерял ее навсегда! Позвонив в Милан и опять не застав Клаудии дома, он написал ей еще одно письмо – на этот раз жалкое и слезливое. Он не понимал, чего хочет, и колебался между двумя состояниями – ярости и самоуничижения – с частотой маятника часов. Когда он, наконец, дозвонился до жены, та уже прочитала оба письма и говорила с ним снисходительным голосом хозяйки положения – это было невыносимо, но послать ее к черту и бросить трубку у Франца не хватало сил. Клаудиа объяснила ему, что пресловутое окончательное решение все еще не готово. Однако, если он будет требовать и грубить, то она решит прямо сейчас – и не в его, Франца, пользу. Они расстались на дружеской ноте хозяйки и ее собаки.
Франц не верил своим ощущениям: неужели это происходит с ним? И почему Клаудиа так жестока к нему?... Через три дня у них был еще один разговор, близкий по сценарию к предыдущему, после чего Франц дал себе клятву больше ей не звонить и не писать. Сама Клаудиа тоже не звонила, и он не имел от нее вестей в течение месяца. На третий день после их заключительного разговора Франц съехал на другую квартиру, а на четвертый – встретил Лору.
Собственно, они встречались и раньше: в лифте и кафетерии, просто на территории Университета. Лора работала на факультете психологии, помещавшемся в том же здании, что и математический факультет. Франц заметил ее давно: тонкая брюнетка с крупными правильными чертами лица и, как правило, экстравагантно одетая. Они, однако, не обменялись ни единым словом – до тех пор, пока не застряли вместе в лифте. В те дни Франц старался проводить как можно меньше времени дома и как можно больше на работе, невзирая на каникулы и выходные. И как-то раз, в воскресенье они с Лорой столкнулись у входа в здание; придержав дверь, Франц пропустил ее вперед. Лифт стоял на нижнем этаже с дверями нараспашку; войдя первой в кабину, она нажала на кнопки своего 10-го и Францева 14-го этажей и улыбнулась. Тот рассмеялся: «Неужели я так похож на математика?» – «Похожи, – ответила Лора. – Но я также знаю, кто вы такой: у меня есть знакомые на вашем факультете». – «Ну, тогда представьтесь, пожалуйста: на вашем факультете у меня знакомых нет». – «Меня зовут Лора...» – начала она, но назвать фамилию не успела, ибо лифт резко остановился. Раздалось натужное гудение, двери кабины конвульсивно разошлись – в просвете обнажилась грязная стена шахты. Франц попробовал связаться с ремонтной службой по аварийному телефону, однако ответа не получил (видимо, по причине воскресенья); хоровые и сольные призывы на помощь также остались безрезультатны. Сев на пол друг напротив друга, они стали разговаривать.
Два часа, проведенные в заточении, сделали Франца и Лору друзьями. После того, как обходивший здание охранник выпустил их на волю, они разошлись на минуту по своим кабинетам (Лоре нужно было взять какую-то книгу), а потом пошли пить кофе. Сидя за столиком в кафе и разговаривая со своей новой знакомой, Франц впервые за две недели с удивлением почувствовал, что давившая на грудь черная тоска немножко отпустила: Лора оказалась остроумной и внимательной собеседницей, и она не скрывала своего интереса к нему – что, в сочетании с внешней привлекательностью, способно пробить оборону любого мужчины. Как оказалось, ни та, ни другой не имели срочных дел и договорились провести день вместе.
Они вышли из кафе и остановились перед входом – серая толпа многоликим потоком обтекала их с боков, сверху падал холодный мелкий дождь. «Что будем делать?» – спросила Лора. «Поедем к тебе», – неожиданно для самого себя предложил Франц. И прежде, чем он успел пожалеть о своих словах, Лора улыбнулась и сказала: «Поехали». Через двадцать минут они уже входили в ее квартиру, а еще через пять Франц на несколько мгновений забыл, что его сердце разбито.
Их роман развивался столь же стремительно, сколь начался, – в значительной степени благодаря сознательным усилиям Франца. Помимо женской притягательности и очевидной духовной близости, Лора имела для него неизмеримую ценность просто фактом своего выбора: то, что красивая умная женщина выбрала его, возвращало Францу чувство собственного достоинства. Он ясно понимал, однако, что одного успокоенного самолюбия для полного исцеления недостаточно. Если Франц хочет исцелиться от Клаудии, он должен влюбиться в Лору – что он и сделал в кратчайшие сроки. Некоторое время он сомневался в искренности таких искусственно выращенных чувств и, в конце концов, рассказал обо всем Лоре. Выслушав его рассказ, та рассмеялась и сказала, что они братья по несчастью: месяц назад она выгнала за измену своего бывшего de facto. Их вулканический роман достиг апогея к моменту возвращения Клаудии из Милана.
Клаудиа остановилась не дома, а у подруги, и даже не сразу сообщила Францу о своем приезде – они встретились лишь через два дня, в их бывшей семейной квартире. Франц навсегда запомнил первые слова, которыми Клаудиа начала разговор: холодное, сложно сконструированное предложение, явно заготовленное заранее. Она стала объяснять, что ни в чем Франца не винит, что она просто обрела, наконец, независимую от него индивидуальность, и что теперь у нее будет настоящая жизнь. Она проговорила в этом духе некоторое время, однако, не получая ожидаемого отклика, забеспокоилась и начала задавать вопросы. Реакция Клаудии на изменение ситуации оказалась неожиданностью для них обоих: из глаз ее
