то залетали, то вылетали оттуда.
Меня немедленно вырвало.
— Джаспер! – окликнул меня Ранф, стоящий уже на соседней крыше, и прибавил пару злобных ругательств. – Сейчас совсем не время разглядывать моих агентов!
— Он сумасшедший! – заорал я, отплевываясь от того, что некогда было моим обедом.
— Да. И он – самый эффективный убийца в моем отряде. Думаю, он смог бы победить меня. Но он понимает, что лишь я могу направить его силу в адекватное русло, и что я почти никогда не препятствую тому, чтобы он осуществлял свою месть Кругу Черведавов. Идем. Не время… Да ни для чего не время.
Шершень, не обращая на нас внимания, подхватил гроб и куда-то направился. Рой следовал за ним.
* * *
За пятнадцать минут по крышам мы добрались до частного сектора, где уже пришлось спешиться. За это время мы дважды нарывались на небольшие отряды Тысячи и один раз – на Черведавов.
Мы могли пропустить их мимо – они были на улице, сражались с вторым отрядом. Ранф спустился и за две минуты выкосил двадцать человек. Еще десять убили следовавшие за нами выворотни. Еще троих снял я, меткими выстрелами гиль.
Пока что я не мог понять ненависти Червивого Яблока к Черведавам. Разве эти действия не ведут к обострению борьбы, которую так хочет прекратить Ранф? Тогда я не знал всей подоплеки дел.
Когда мы бежали по главной аллее частного сектора, то уже видели спины отряда в сотню солдат.
Ранф отправил птицу, и та ринулась высоко в низкие тучи.
Когда мы были в пятидесяти метрах от отряда, и первые из них уже наводили винтовки и револьверы в нашу сторону, далеко от нас, в районе поместья, вспыхнул белый свет.
— Фелиция! – крикнул Ранф. С ужасом я заметил страх в его голосе.
Сначала до меня донеслась волна ужасного холода, который был ощутим даже несмотря на кипящую кровь галгары. Пушистые клочья инея украсили заборы, дула винтовок, доспехи солдат и маску Ранфа. А потом я увидел громадную белую волну, словно бы стекшую с высочайшей горы. Лавина накрыла строй солдат и погребла под собой с полсотни поместий. Я даже не знал, каких сил стоило призвать в наш мир столько тысяч тонн снега.
Обычно, снег, когда падает, не производит уж такого громкого шума. Рев лавины же легко заткнул бы любого галгару. Первые ряды солдат накрыло полностью, а тех, что видели мы, по пояс. Это затормозило их, отвлекло – нелегко выцеливать врага, когда тебя сбивает лавина.
Мы с выворотнями врезались в строй противника в тот момент, когда по всей протяженности лавины начали вспухать взрывы мрака – солдаты Тысячи Глаз начали выкапываться.
Дальнейшие полчаса я помню очень смутно, уж слишком сильно я слился с Котом. Помню установку Ранфа – пробиться к поместью. Помню кровь, пятнающую голубоватый снег Вьюги. Помню, как брел почти по маковку в снегу, размахивая в воздушной массе снега чьим-то мечом – ни органы чувств, ни мое теплозрение ничего не могли сделать со снегом, чья температура подбиралась к отметке в два деление на местной шкале. Или же, примерно к минус ста по привычным Цельсиям. Помню, как я почем зря, изо всех сил напряг свои мощепроводы, чтобы испарить снег и глотнуть хоть немного воздуха. Тогда надо мной оказался метр снега.
Пришел в себя, когда мы вырвались из белого плена.
Фелиция, тяжело дыша, привалилась к кирпичной стене нашего поместья. Эдвин, без маски, с текущей кровью из носа, глаз и ушей, полосовал подходивших к нему солдат Тысячи. Орел каким-то образом парила в десятке метров над землей, уворачиваясь от выстрелов и регулярно пикируя вниз, чтобы кошмарными птичьими когтями на ногах убить очередного солдата. Гриф схватился с Белым Сердцем, у него меч, у противника щит и копье. Большая стайка варага, похожих на отощавших волков с костяными головами, пыталась что-то сделать, защитить хозяина, но натыкалась только на сверкающий бронзовый наконечник. Сорокопут обматывал врагов терновником и обрывал его ударом кинжала в левой руке, тут же переключаясь на следующего – терновник самостоятельно сужался, давил и душил солдат, прогибая сталь доспехов.
Гиз я не заметил, но сверкнувшая из окна поместья вспышка дала мне понять, где она.
С замирание сердца я увидел лежащую на грязном снегу лапку Маю. Отдельно. Самой дрии нигде не было видно.
А Лира… Моя Лира…
В порванном платье, с венком из колючей проволоки. Кроваво-алые глаза с точками зрачков истекали кровью, и та стекала по мраморно-бледной коже. Из ее хрупких плеч и предплечий торчали словно бы выросшие бронзовые пики и шипы. Кончик ее хвоста превратился в медный зазубренный серп. В руках девушка держала револьвер, который счел бы немаленьким даже Гальза. Отдача сотрясала ее тело. У ног лежал опустевший баллончик с красной маркировкой. Рот Лиры извергал богохульные проклятья с каждым ревом выстрела.
Лира, что ты натворила…
— И стоило оно того, Ранф? – спокойным, мягким голосом спросил кто-то из-за спины.
Мы синхронно обернулись.
Перед нами стоял человек в идеально чистом синем плаще поверх простого стального доспеха, мужчина около тридцати лет. Высокий, под два метра ростом. Короткая прическа. Мягкие черты лица, нос с горбинкой. Спокойная улыбка, так отец смотрит на нашкодившего отпрыска. Руки сложены на груди. Впечатление портила сетка тонких, но глубоких шрамов по всему лицу. Пересекая друг друга, линии собирались в длинное письмо на туур, выписанное прямо у него на лице.
— Освальд, – так же спокойно ответил Ранф. Невзирая на тон, я заметил, как удлинились его штыки, как уплотнилась кутикула.
— Разрушений и смертей могло быть меньше, – с легким укором протянул Освальд.
Я не смотрел на него. Я смотрел на тень владыки Тысячи Глаз. Она плясала, изгибалась, из нее словно бы пытались вырваться чьи-то лица, искаженные мукой.
Хвост Освальда застыл вопросительным знаком над правым плечом. И на левым. Я даже моргнул, но глаза меня не обманывали. У Освальда было два хвоста.
— Если бы что?
— Если бы ты сдал город, конечно же. Знаешь ли, я потерял уже тысячу шестьсот двадцать три… нет, тридцать пять… ох, проклятье, тысяча шестьсот сорок восемь на момент начала фразы. Из семи тысяч. Ради тебя, мой дорогой ученик, мне пришлось собрать армию.
— Зачем так много? Зачем все это?
— Как зачем? – непритворно удивился Освальд. – Чтобы сломать тебя. Убрать от сорняка все его глубокие корни. Я прекрасно знал, что Санго –
