какой-то.
— Восьмого суд, через пару неделек. — Смит присел на стульчик. — Я с тобой еще поговорю пару раз. Одного боюсь. — Он помолчал. — Все знают, что ты нечист. Я говорил с судьей и как понял, так просто от тебя не отстанут. На укрывательство придется согласиться.
— Там условно почти всегда. — Подал голос от окна Генри. — И у него…обстоятельства.
— Ну да. — Смит согласно кивнул. — Даже если дадут настоящий срок, то еще полгода максимум. Тогда потерпишь.
— Тут даже я смог бы условного добиться. — Бартон облокотился о стену и недовольно посмотрел на них всех.
Стефан прыснул, щелкнул костяшками пальцев. Этьен слабо улыбнулся.
— Конечно, но все варианты надо…
— И у него уже две судимости будет. — Бартон был недоволен непонятно чем.
— И что? — Этьен устроился поудобней, снова прижавшись боком к Стефану и даже спрятавшись за него.
Генри посмотрел ему в глаза, поджал губы и покачал головой.
— Его под расстрел за все его подвиги надо, — Стефан толкнул Этьена локтем, но смотрел на Бартона, — а тебя какая-то хрень волнует. — Потом совсем серьезно добавил. — Денег заплатит, и снимут почти сразу же.
— За себя заплатил?
— Нет.
— Почему же?
— Потому что мне глубоко «по».
— Генри, какая разница? — вмешался Этьен. — Мне, вправду, плевать.
— Конечно. — Бартон отвернулся к окну. Этьен прикусил щеку, продолжая смотреть уже на его спину. Как все было сложно. И раздражает Бартон, и беспокойство за себя вызывает, и вообще непонятно, что с ним делать.
Повисла тишина на пару минут. Заговорил Стефан:
— Так что там? — обратился он к Смиту, притягивая Этьена к себе, незаметно утирая у него выступившие слезы и поглаживая по голове.
Смит встрепенулся.
— Через пару недель суд, в основном все очень хорошо для нас, так что скоро свободен будешь. Разве что только условный, но это не страшно, как мы сейчас поняли. Только веди себя скромней, ладно? — Смит внимательно посмотрел на него.
Этьен кивнул.
— Только будешь сидеть дома, понял? Никаких гуляний.
— Я не собирался.
Стефан зашевелился, отодвинул Этьена от себя.
— Тогда все ладно. Пошли, Тедди, пускай наедине поболтают.
Бартон вздрогнул, снова повернулся и посмотрел на всю сцену. Как Стефан повернулся к Этьену, прошептал на ушко несколько слов, ласково поправил волосы и улыбнулся. Смит тоже поднялся со своего места, дождался Стефана, галантно распахнул перед ним дверь. Они с Генри остались одни.
Этьен погладил свой живот, успокаиваясь.
— Ты не пьешь? — спросил он тихо.
— С чего бы? — Бартон не пошевелился.
— Ты выглядишь неаккуратно.
— Мне так пойдет.
— Ты обиделся?
— За что?
— Не знаю. — Этьен пожал плечами. — Ты странный сегодня. Генри, меня отпустят, я нормальным буду.
— Нормальным?
— Да. — Этьен покивал. — Подойди.
Генри подошел. Сел на стул. Этьен протянул к нему руку, переплел пальцы и постарался ласково улыбнуться. С Генри все-таки было хорошо. Генри был, может и не любимым человеком, но родным. Очень родным, которым Этьен дорожил.
— Как назовем? — спросил примирительно Генри.
— Кого?
— Детей.
— Я не думал совсем. — Этьен покачал головой. — Как хочешь? И иди ближе, хочу ближе.
Трахнуться хотелось, но нельзя было. Генри пересел к нему на кровать. Сначала Этьен залез на него, а потом они целовались несколько минут подряд. Генри колол своей бородой, но алкоголем от него не пахло. Генри был близким, своим человеком, от этого было приятно на сердце.
— Ты любишь меня? — Этьен посмотрел на Генри. Очень внимательно, зажав его лицо в своих ладонях. — Извини меня, Генри, я тебя извожу. Но не могу я. Совсем не могу.
— Ты о чем?
— Я не знаю, что дальше будет.
— Все хорошо будет. — Пообещал Генри.
— Ты же детей не бросишь, если что-то случится?
Этьен чуть не плакал. Сидел у Генри на коленях. Живот упирался Генри в грудь. С их детьми. Общими, маленькими такими, человечками настоящими. Аж двумя.
Генри снова поцеловал его, ласково погладил по спине, голове. Как Стефан, заботливо.
— Они же мои. Вы все мои сокровища. Как их назовем?
— Не знаю.
— Омегу как?
— Альфы будут.
— Почему?
— Просто так, назло тебе.
— А я омежку хочу.
— Мишель. — Этьен замер. — Мишель. Маленький такой, хорошенький.
— Омежку?
— Да. — Этьен кивнул, даже со страхом смотря на Генри.
— А альфу?
— Не знаю.
— Питер?
— Не смеши меня.
— А как?
Генри прижал его к себе. Очень крепко. К груди, к своему свитеру, слишком явственно пахнущему дешевым порошком. Рядом с Генри хотелось быть нормальным. Хотелось забыть Сэма, забыть свои проблемы и забыть Макса. Хотелось быть обычным омежкой, думать о готовке, нарядах, иметь много безмозглых друзей, воспитывать детей и каждый вечер встречать Генри с работы.
Очень хотелось. Как что-то неизведанное. Спокойное, семейное. Что с Сэмом когда-то запланировали. Хотели сделать так, как только Этьена выпустят из приюта, чтобы ничто над ними не висело и чтобы Этьена не кидали раз в месяц обратно, в детский дом, который ему и не нужен был.
Умные люди считали, что найти родителей — это семья, а вот найти любимого человека — плохое поведение.
Этьен потерся об него. Любит же. Что еще надо? Сам не знал. Чего-то особенного, наверное.
— Джеком его назови. — Проговорил Этьен. — Веселым будет. Джеком. — Засмеялся
— Неудачником. — Отозвался Генри.
— Не больше, чем мы.
— Джеком? — переспросил Генри.
— Не нравится?
— Я боялся, — Генри запнулся, — боялся, что ты Сэма вспомнишь.
Этьен вздрогнул. Сэм. Самый лучший. Тот, кого любить можно, кто его любил, кто его спасал, кто его пытался сделать счастливым. Кто тоже мечтал о детях, и кто боялся, что Этьен сильно маленький, что у него могут быть проблемы.
А потом предложил угнать тачку. Неожиданно, но так заманчиво.
Этьен набрал воздуха в легкие. Генри лучше. Надо запомнить. Сэм не святой. Совсем не святой.
— Нельзя. — Тихо пробормотал Этьен, потом громче. — Нельзя так.
— Все хорошо будет. — Заверил его Генри.
— Ага.
— Ты хороший, ты самый лучший, понял?
— Да.
— Я тебя люблю.
Этьен заплакал. Тихо совсем. Замарал свитер Генри своими слезами и соплями. Повсхлипывал. Счастье было рядом. Семья. Нормальная семья. Генри, дети. Как у всех. Сейчас Этьен хотел, как у всех. Этьен домой хотел. Хоть куда, но домой, чтобы о нем заботились и жалели его. Чтобы здесь не оставаться, чтобы его никто не сторожил, не допрашивал и не бил.
Омежку он давно хотел назвать так. Такое милое имя. Для нежного, хорошего существа. Это Сэм придумал, правда, но имя все равно было хорошим.
— Давай поженимся. — Выпалил Бартон. — Я помню, что ты отказал, но все же…
Этьен помолчал несколько минут. Бартон тоже молчал, только гладил его по спине и щекотал шею. Этьен даже засыпать начал.
