За колено он ее и держал. – По ходу, какой-то джигит в колодец ногу обронил, – добавил он, презрительно и глумливо улыбаясь.
Одно слово: басурман.
Мара уставилась на него непонимающе.
– В смысле?
– Шутка! – тут же раскрылся и бросился объяснять Тугарин. – Там много такого ледяного боя, – он кивнул в сторону колодца. – По ходу, человек был. Там, – он снова мотнул головой, – весь джигит лежит. Но не целый. Кто-то его заморозил, а потом разбил на мелкие кусочки. Рука, нога... А кусочки нам на голову высыпал. Я так думаю.
– Не представляю, чья это нога, и кто тот несчастный, с которым такое приключилось, – сказала Мара, – Но догадываюсь, кто мог с этим, как ты его называешь, джигитом, такое зло утворить. Ну-ка, голубчик, собери все куски этого человека в мешок. Только тщательно, смотри, ничего не упусти. Посмотрим, что за человек был.
– Как прикажешь, моя богиня! – с готовностью согласился Тугарин. – Когда ты меня голубчиком величаешь, я не то, что ледышки, я все звезды с неба в этот мешок готов для тебя собрать.
Он сунул подобранную ногу в котомку и, пританцовывая, бросился к колодцу, выполнять распоряжение своей владычицы. Мара снова улыбнулась ему вслед. Что ни говори, а помимо других достоинств, басурманин нравился ей еще и своей неунываемостью. Даже когда он грустил, или злился, это всегда получалось у него легко и весело. Хотя, конечно, недооценивать весельчака не следовало. Да и вообще, басурманин есть басурманин, что в нем может быть хорошего? Ладно, пусть послужит пока...
Вскоре половец вернулся обратно, держа перед собой схваченный огромной ручищей за горло полный мешок.
– Все собрал? – спросила Мара.
– Что увидел, все поднял, моя Махтес. Ради тебя мне лишний раз нагнуться не обидно, слушай!
– Хорошо, хорошо. Тогда сделаем вот что... – что бы она хотела со всем этим сделать, сообщить она не успела. Из-за реки, из морока навьего донесся заунывный клич Чернобога, властелина темного:
– Мара! Мара!
Чернобог приближался.
– Ты смотри! Старик-то наш тоже возбудился! – удивилась Мара. – Видно, и его грохотом проняло. Ты, Тугарушка, возьми-ка этот мешок, да снеси его на ледник. Убери его с глаз подальше. Что-то мне говорит, что не след пока про этого молодца замороженного навьему властелину знать. Пусть там пока полежит, на холоде. Не хватало еще, чтобы ледок этот таять начал раньше времени. И сам там схоронись, слышишь, не высовывайся. Не известно, что у хозяина на уме. Ишь, ты! Я уж и забыла, когда он в последний раз чертоги свои покидал. А после, когда можно станет, я сама тебя позову.
– Яволь, моя Махтес! Как прикажешь...
Едва Тугарин скрылся за палатами, как явился с того берега, перейдя реку по воде, аки посуху, Чернобог. На палку кривую старец опирается, глаза его колючие, пристальные, по сторонам так и шныряют, усы серебряные на плечах лежат, точно эполеты. Торопится.
«Ух, какой шустрый! – с крыльца изумлялась на него Мара. – Али знает что? Да, наверное же, знает!»
– Мара! Мара! – звал ее на ходу Чернобог, аж пока не остановился подле крыльца. Остановившись, на палку кривую тяжело оперся, отдышаться не может, так спешил. – Что тут у вас громыхает? – спрашивает, отдышавшись. – Покоя нет! Мне покой нужен!
Мара задумалась на миг, соображая на ходу, как бы ответить ему так, чтобы и про замороженного молодца не сказать, и любопытство Чернобога унять. Обманывать властителя мертвых – опасное дело, можно легко пострадать. А кому-то попроще и головы не сносить. Тут особая сноровка нужна, и уверенность, что дело того стоит. Маре казалось, что да, стоит. Впрочем, у нее с Чернобогом были свои отношения, почти супружеские.
Однако не успела Мара и рта раскрыть, как новая напасть случилась. Показалось, что Навье небо раскололось, и в грохоте, в железном лязге и в сверкании огней что-то невообразимо огромное свалилось сверху через колодец и, не останавливаясь, унеслось за реку Забвения и дальше, дальше по темному Навьему небу, оттолкнув с дороги Черное Навье солнце, пока не скрылось в невообразимой, непроглядной дали.
Чернобог проводил изумленным взглядом невиданную процессию. Потом оторопело посмотрел на Мару.
– Что это было? – спросил.
– А это, видать Горыныч, страж наш, с великаном Волатом схватился не на живот, а на смерть. Да оба в Чертоги неведомые и закатились.
– Волат? – переспросил Чернобог, будто со слухом у него проблемы. – Тебе следовало бы тщательней себе любовников выбирать. Ишь, распоясались!
– Это ты о себе, что ли? – Мара гордо вскинула голову. – Тут я с тобой полностью согласна!
– Хм...
Властитель осекся, не нашелся, что возразить, лицо его разъехалось и залипло, как мороженное на асфальте. Но Мара не стала развивать преимущество. Чернобог выглядит дряхлым стариком потому, что хочет таким казаться. Но она-то знает, каков он на самом деле. Гневлив, и в гневе своем страшен. Лучше не доводить его до греха.
– Тебе следовало бы крепче держать на привязи Карачуна, – все-таки посоветовала она ему, как можно более спокойным, нейтральным тоном.
Старик бросил на нее быстрый, как ей показалось, затравленный взгляд.
– Думаешь, все из-за него? – спросил он быстро.
– Похоже на то.
– Хм... А он того, здесь где-нибудь, поблизости, не появлялся?
– Давно его не видела. Как ушел наверх перед своими днями, так больше носа и не казал.
– Понятно. Ладно, я подумаю, как его укоротить. Подумаю... А Горыныча придется вернуть. Нам без стражника на переправе никак нельзя.
– Как скажешь, владыка. Сделаем. Вернем.
– И еще... Возможно, придется его модифицировать. Может, сделать его реально трехголовым, что ли? Пострашней чтоб был? Клыки, шипы, все дела... Чтобы шеи длинные, чтоб огнем дышал, да чтобы головы ему отсечь нельзя было. Или чтобы отрастали сразу. Что-то такое, не знаю. Как думаешь?
– Почему нет, владыка? Пока он в Нави, делай с ним, что хочешь, он весь в твоей власти.
– Вот и хорошо. Тогда ты это, верни его.
– А Волата?
– На что нам Волат? Ему давно пора к своим присоединиться. Пусть его!
Злобог махнул рукой, как бы отпуская могучара со всеми его грехами, долгами и поступками, и долго стоял, глядя в одну точку и будто прислушиваясь, какое действие произвел или какой отклик получил этот его отпускающий жест в ином
