ради Уитанни?
- Готов.
- В том мире осталось многое из того, что дорого тебе, Ллэйрдганатх.
- То, что мне дорого, я всегда ношу с собой, - я положил ладонь на грудь. – Здесь.
- Ты искренен и последователен, - с одобрением сказала волшебница. – Что ж, тогда не будем медлить.
Они присоединилась к своей сестре, и обе ши некоторое время стояли неподвижно, положив ладони рук на поверхность камня, а потом заговорили друг с другом на своем языке. Понять их могла, наверное, только Уитанни, но мне показалось, что сестры будто играют в вопросы и ответы – одна спрашивала, другая отвечала, причем односложно, потом они менялись, и так происходило раз за разом. Со стороны такой диалог мог показаться забавным, тем более, что время шло, но ничего не происходило. Однако вскоре я услышал тихое гудение, сначала едва различимое, а потом все более громкое, а еще через некоторое время заметил, что над верхушками рунных камней появилось колеблющееся голубоватое сияние. По самим камням начали пробегать искры, и сам воздух будто стал наэлектризованным. Нам оставалось только наблюдать за происходящим и ждать, когда магия сестер откроет Переход между мирами.
К гудению добавилась ощутимая вибрация почвы под ногами, и электрические разряды змеились уже не только по камням каирна, но и по снегу внутри круга. Сестры прервали свой диалог – видимо, ворота были открыты. И Черная Ши опять поманила меня рукой.
- Подойти ко мне, Ллэйрдганатх, - велела она.
Я подошел и тут… Я не знаю, как она это сделала. Но мое сознание будто отделилось от меня, прошло сквозь пространство и время, и я увидел мой мир. Это был калейдоскоп образов, быстрый, беспорядочный, но каждый его элемент врезался в память и отличался необыкновенной реалистичностью.
Я вижу старый, еще сталинской постройки, родильный дом, в котором родился тридцать девять лет назад. В маминой шкатулке со всякими женскими побрякушками хранилась клееночная бирка новорожденного – моя бирка. Мама рассказывала, что отец пришел за нами в роддом с огромным букетом роз и германской коляской, которая в те времена была настоящей роскошью.
Я вижу школу, в которой проучился десять лет – тоже сталинской постройки, с колоннадой на входе и гипсовым бюстом Ленина в фойе. Я вошел внутрь – все там осталось по-прежнему. Налево раздевалка, прямо передо мной вход в спортзал, а мой первый «А» класс – вторая дверь в левом крыле. Я заглядываю внутрь и вижу свою первую учительницу Марину Александровну Хохрякову – пожилую тучную женщину с простоватым, но очень добрым лицом. Она проверяет тетради, и одна из них – моя…
Я вижу подъезд дома, в котором прожил двадцать пять лет. Окна нашей квартиры на втором этаже, красные занавески на кухонном окне. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, толкаю обитую черным дерматином дверь. Вхожу в коридор типовой двухкомнатной «хрущевки», где пахнет маминым фирменным супом с маленькими говяжьими фрикадельками, рижскими духами «Быть может» и кожей любимой маминой куртки, в которой она ходила чуть ли не круглый год, потому что никак не могла накопить достаточно денег на теплое пальто.
- Кирюша, ты? – спрашивает мамин голос из кухни.
- Да, мам, - отвечаю я, и…все исчезает, остается лишь спазм в горле и тяжесть в груди, будто невыплаканные слезы грузом легли на сердце.
Я вижу своего любимого университетского преподавателя Ярослава Викторовича Старгородского, который через три года после моей защиты уехал в Москву и по-прежнему живет в маленькой однокомнатной квартире в Ясенево. Ему уже восемьдесят три года, и я его больше никогда не увижу…
Я вижу мамину могилу на городском кладбище и понимаю, что теперь некому будет принести сюда букет цветов в мамин день рождения…
- Вот что ты теряешь, - опять пытает меня Черная Ши. – Спроси себя, готов ли ты навсегда отказаться от части себя, Кириэль.
- Спасибо, что показало мне все это, - ответил я. – Я буду знать, что для меня останется главным в жизни. После Уитанни.
- После Уитанни?
- Да. Потому что все это – мое прошлое. А Уитанни мое будущее.
- Учти, это последняя возможность для тебя покинуть Элодриан.
- Я принял решение и не изменю его.
- Хорошо, я поняла тебя.
Калейдоскоп образов исчез так же внезапно, как и нахлынул. Я снова стоял на вершине холма в кругу камней, под начавшимся легким снегопадом.
- Отойди от алтаря, Кириэль – велела мне Сестра-День. – Де Клерку пора отправляться в путь. Мы не можем долго держать Омайн-Голлатар открытыми. Если вам есть, что сказать друг другу, сделайте это сейчас.
Я кивнул. Уитанни почему-то отошла от меня за круг, встала у обочины дороги, даже не глядя в мою сторону. Ноги мои ослабели, но я все же смог улыбнуться, когда подошел к де Клерку и Веронике.
- Волшебницы говорят, что время пришло, - сказал я де Клерку. – Не желаете поговорить на прощание, мастер?
- Поговорить? – де Клерк посмотрел на меня с испугом. – Вы что-то хотите мне сказать, сэр Ллэйрдганатх.
- Лишь пожелать вам долгих лет жизни, счастья и любви, которую вы уже обрели, - сказал я, показав глазами на Веронику. – С вами все будет хорошо, я уверен.
- Вы слишком добры, - тут де Клерк шагнул ко мне и зашептал в ухо: - Умоляю вас, добрый сэр, развейте мои сомнения, будьте искренни с человеком, которого терзают странные мысли. С того часа, когда я беседовал с вами в Башне волшебниц, я все время думаю – почему ваш облик кажется мне знакомым? Когда, где мы могли встречаться прежде? У меня хорошая память, и я бы обязательно вспомнил, при каких обстоятельствах это произошло. Но я не могу припомнить… не могу. Мне даже кажется, что мы с вами почти братья. Ужасно нелепая мысль, не так ли?
- Вильям, - сказал я, чувствуя дрожь не только от холода, но и охватившего меня сильнейшего волнения, - поверьте, мы никогда не встречались с вами прежде. Видимо, ваше воображение подсказывает вам образы и мысли, которые не связаны с реальностью.
- Я обязательно расскажу всем вашу историю, - пообещал де Клерк. Я в ответ пожал его руку.
- Удачи вам, друг мой, -
