Эшфорд зевнул, потянулся и стал разминаться. Он пребывал в благодушном настроении. В случае если он потерпит поражение и умрет, его имя останется незапятнанным. Если победит – никто не вправе за карточным столом для игры в вист поднять вопрос о контрабанде.
Так среди пэров было заведено испокон веку – ни при каких условиях не выносить сор из избы. Хотя это положение дел можно было с большой натяжкой назвать справедливостью, такое половинчатое решение было необходимо для спокойствия в стране. Только в узком кругу будут знать о том, что произошло. Даже если Эшфорд останется жив после дуэли, его влияние уменьшится – точно так же, как и его богатство.
Они все поклялись позаботиться об этом. Все, кроме этих двоих, присутствовавших здесь. Кристиан подошел к братьям.
– Его поведение оскорбительно, – сказал Эллиот, с гневом взглянув в сторону Эшфорда.
– Самоуверенность погубит его, – заметил Кристиан.
Хейден улыбнулся, но в глазах его читалась тревога за судьбу брата. Хейден был мастер высчитывать вероятность тех или иных событий. Он понимал, что шансы Кристиана победить в поединке не слишком велики.
– За последние десять лет ты хоть раз упражнялся в фехтовании рапирой?
– Бывало, хоть и не часто. После того как я сражался с пиратами, которые захватили корабль, на котором я плыл по Японскому морю, мне удалось достичь значительных успехов в фехтовании.
– Ты сражался с пиратами в Японском море? – переспросил Эллиот. – Ты не перестаешь меня удивлять.
– Разве я вам не рассказывал? Ну что ж, поверьте мне на слово: я дерусь на рапирах лучше, чем вы думаете, и настроен на победу. Однако, Хейден, на всякий случай, если ты получишь мой титул, прошу тебя тщательно изучить товарищество, о котором по моей просьбе тебя спрашивал мистер Миллер. Не упусти ничего из виду. Ты не связан никакими обещаниями, которые, возможно, дал я, но советую тебе сделать все, не возбуждая подозрений, пока не разберешься, в чем там дело.
Лицо Хейдена вытянулось, и он с гневом посмотрел на Эшфорда.
Кристиан вернулся к Деннингему, который совсем приуныл.
– Будь я проклят, если еще хоть раз сяду с Эшфордом за один карточный стол, – в сердцах пробормотал Деннингем. – Если он еще хоть раз посмеет показать нос в библиотеку, пусть сидит там один в углу.
– Спасибо за моральную поддержку, дружище, – пошутил Кристиан.
Деннингем, который понял свою оплошность, густо покраснел.
Кристиан улыбнулся, чтобы подбодрить друга.
– Мне жаль, что в ходе этой истории всплыло имя твоего отца. Да и тебя тоже пришлось побеспокоить.
– Ничего. Я все понимаю. Ты боролся за справедливость. Я благодарен тебе за то, что ты ограничил разоблачение узким кругом людей, а не предал все эти неприглядные факты огласке. Но все равно справедливость должна была восторжествовать. Если мы не будем за нее сражаться, кто мы после этого?
Кристиан был покорен простодушием Деннингема – качеством, которым сам он не мог похвастаться. Он был рад, что не потерял друга, с которым был близок с детства.
– Когда все закончится, мы должны вместе поужинать и выпить вина.
– О чем ты говоришь? Какое вино? Теперь любая бутылка французского вина из отцовского погреба будет вызывать у меня сомнения и наводить на мысль о том, каким путем она попала в Англию. Хотя да, разумеется. Мне тоже хотелось бы поужинать с тобой сегодня.
– Дружище, дай мне мою рапиру.
Деннингем протянул ему рапиру, и Кристиан направился к месту поединка.
«Ты должен хотеть жить».
Леона хорошо его понимала, как никто другой на всем белом свете. Да, она права: смерть манила к себе Эдмунда, а время от времени к ней притягивало и Истербрука. Да, смерть, в самом деле означала вечную тишину и абсолютный покой. В конце концов, именно этого состояния он старался добиться при помощи медитации – пусть ненадолго. Он хотел ощутить вкус альтруистического существования, которое ждет его в бесконечном пространстве вечности.
Поэтому Кристиан не испытывал страха перед смертью. Но пока он не собирается умирать.
Нет, не собирается, если остаться в живых для него означает провести хотя бы еще день с Леоной.
* * *
В десять утра Кристиан, одетый безупречно, как и положено лорду, вошел в ее дом гордой поступью. Истербрук нашел Леону в библиотеке – она сидела, склонившись над книгой, и плакала. Слезы капали прямо на страницы.
Кристиан подошел и молча присел рядом с ней. Леона – вне себя от радости – бросилась ему на шею. Слезы снова полились у нее из глаз, но на этот раз это были слезы счастья. От волнения Леона лишилась дара речи.
– Где Миллер? – спросил Истербрук.
– Наверху, в спальне, – едва слышно ответила Леона.
– Хотите сказать, что, пока его хозяин был на волосок от смерти, мой секретарь хорошо проводил время в спальне с вашей служанкой?
Леона рассмеялась.
– Два часа назад ваш брат принес от вас записку. Как только мы узнали, что с вами все хорошо, Миллер и Изабелла поднялись наверх.
– Ну тогда другое дело.
Леона снова прильнула к Кристиану, и они долго сидели так, обнявшись, словно долго не могли поверить в то, что беда обошла их стороной и они снова вместе.
– На рассвете, когда мы вернулись, приходил мировой судья, – сказала Леона. – Вы не представляете себе, как это было тяжело – знать, где вы в этот момент и что делаете, и отвечать на все эти вопросы.
– Что вы сказали мировому судье?
– Что к нам в дом ворвались четверо незнакомцев. Что Тун Вэй пытался нас защитить, и в него стреляли. После чего нас вывезли в какой-то дом в центре города – я точно не знаю, куда именно, – и держали там взаперти. Что вы и мистер Миллер нас вызволили. Мировой судья долго беседовал с мистером Миллером наедине, а затем удалился.
– Миллер знает, что нужно сказать. Скоро все недоразумения разрешатся. Всем станет ясно, что мой коллега-лорд сам виноват в своей смерти.
Только сейчас Леона узнала о том, что на дуэли герцог был убит. В записке, которую принес брат Истербрука, было сказано, что Кристиан жив и скоро вернется.
– Хотите поговорить об этом? – осторожно спросила Леона.
– Нет.
– Понимаю, каково вам сейчас. Пусть даже справедливость была на вашей стороне и у вас не оставалось другого выхода. Это очень тяжело – лишить человека жизни, даже отъявленного негодяя.
Кристиан нежно поцеловал Леону в лоб.
– И все же, дорогая Леона, это оказалось не так тяжело, как должно было быть. Обнаружив это, я был потрясен. Сказалась отцовская наследственность. Но самое главное – с вами больше ничего не случится, а остальное я как-нибудь переживу. Останься тот человек жив, вам постоянно грозила бы опасность. – Истербрук высвободился из объятий Леоны и поднялся. Галантно протянув Леоне руку, он сказал: – Приглашаю вас прогуляться по площади. Уличный шум и городская суета, которые докучали мне, сейчас кажутся желанными, как никогда.
