А мне? — потерла я подстреленный лоб. И, переглянувшись с подельниками, первой подорвалась к открытому настежь окну.
И как раз вовремя, потому как Его кентаврийское Высочество, решившее усугубить свою судьбу еще круче, в этот момент вновь замахивалось:
— О-ой! — мигом снесло нас с Любоней по разные стороны, а Тишок лишь мужественно проблеял с самого центра подоконника:
— Добрый вечер. Это вы к нам… по нам стучались?
Стах огляделся, а потом тоже решил проявить доблесть:
— Да. А что, я в кого-то… попал?
— Ну, я-то не в претензии, а вот…
— По-нял… Евсения.
— Да-а, — демонстративно потирая лоб, отозвалась я.
— Нам нужно с тобой наедине поговорить. И я… готов.
— Да и я, в принципе, тоже, — подвинув беса, взобралась я на подоконник во второй раз. — В сторонку отойдите — я сейчас прыгать буду.
— Угу, — напротив, подставил Стах руки… Значит, не так уж меня и боятся. Ну, да, ничего. Я свое еще наверстаю…
Дворцовый парк, населенный совершенно безвестными мне деревьями, среди которых узловатыми корнями распознавались лишь вязы, погрузил нас в вечернюю тень и прохладу. Но меня, как дриаду, это сейчас лишь радовало, с каждым новым вдохом наполняя живительной силой. А вместе с силой в душу возвращался покой. Если бы не ветер…
— Ты замерзла?
— Не-ет… Здесь что, место особое? — подернув плечами, огляделась я уже внимательней.
Потому что там, где мы сейчас стояли, с взметающимися под порывами ветра волосами… Деревья здесь будто бы расступились, окружив густым хороводом правильный круг с пологим бугром по самому центру. Именно что, расступились, а не были срублены, или сами с годами засохли. Ведь не каждому в мочь стоять на земле, дающей много. Гораздо больше, чем ты можешь себе взять. Язычники на таких вот «буграх» строят свои капища, определяя их место по Перуновым молниям, бьющим чаще всего именно туда. Христиане возводят на них свои храмы. А здесь, в парке Тинаррского Сивермитиса, в самом его дальнем уголке, красовалась квадратная дощатая площадка, накрытая крышей из черепицы, удерживаемой на четырех деревянных опорах. И больше ничего: ни идолов, ни статуй, ни иконостасов. Лишь природная сила, искрящимся потоком беспрепятственно уходящая через нее ввысь.
— Это круг четырех ветров, — придерживая рукой волосы, пояснил Стах. — Здесь обычно, ведутся самые сокровенные разговоры, потому что подслушать их невозможно.
— Еще бы, — понятливо хмыкнула я. — И ветром слова в сторону не сносит — он же здесь сразу со всех сторон. И магией извне не дотянешься — все равно такой поток ее погасит еще на подступах, — с прищуром глянула на мужчину. — Так, а мы с тобой сейчас…
— Ну да. О самом сокровенном, — качнул Стах головой. — Только, давай сначала… сядем, — и первым хлопнулся прямо на вылизанные ветрами доски.
Пришлось и мне следовать его примеру:
— Стах, а ты уверен?
— Ты должна знать все. Теперь — все. И… — неожиданно расплылся он. — Я ведь едва тебе не рассказал. В забытой деревне. Если бы не те непрошенные гости, — на что я скривилась весьма скептически, а мужчина, вдруг, расхохотался. — Так и есть. Ведь, мой отец, действительно, принадлежит одному из древнейших тинаррских родов. Мамы давно нет, а мой наставник, Феофан… Он, слава богам, до сих пор жив.
— Я, конечно, очень за Феофана рада. И сильно надеюсь, что целые указки у него еще есть, потому как Храновы палки, как видно, должного воспитательного эффекта не оказали, — припомнив обстоятельства нашей «сокровенной» беседы в жасминах, «подсела я на прежнего скакуна». — Но, ты подумай хорошо, надо ли тебе это? Я ведь ничего подобного не требую. Просто убью тебя без свидетелей, как ты и просил, и со спокойной совестью смотаюсь на свободу.
— Ты это серьезно? — тут же повяла на Стаховом лице улыбка.
— Да куда уж серьезнее. У меня было время эту серьезность оценить со всех ее сторон… А скажите ко мне, Ваше Высочество, вы всех своих женщин в неведении держали или только тех, в чьей искренности сомневались? А скольких вы до меня так же по-хозяйски публично облобызовывали, наложив это клеймо висешты? Наверное, только тех, кто проверку на отсутствие меркантильности до конца прошел?
— Проверку на меркантильность? — глухо повторил за мной мужчина. — Вот ты, значит, как обо мне думаешь?
— И тебя это удивляет? Хотя с чего бы? После того, как пообещал сделать все, чтобы я тебе доверяла… весевая дуреха. И ты знаешь, я ведь тебе, действительно, доверяла. До такой степени, что готова была пойти за тобой хоть куда. А еще фантазировала в своей голове про будущую жизнь. И уж точно не на женской половине дворца. Так что…
— Так что, не зря я боялся, — криво усмехнулся Стах, глядя куда-то в сторону.
— Что?!
— Висешта, в переводе с кенво, звучит, как «избранница». И подобный ритуал был… проведен мною впервые. Да и то, с одной лишь целью — дать тебе должную защиту и уважение, на которые уже никто во всем государстве не посмеет посягнуть безнаказанно. Потому что, это будет равносильно оскорблению уже лично меня. Хотя, сам он… Согласен, не самый приличный способ проявления чувств.
— Это ты по цвету моих ушей определил?
— И по ним тоже, — кивнул, по-прежнему на меня не глядя, Стах. — А тот инцидент за столом… Пенторий, наш казначей, уже принес мне свои извинения, а отец обещал, что просто вышлет его в провинцию на год, лосей в охраннике считать. Там, на болотном гнусе, ему буйная жестикуляция очень даже пригодится.
— Но ведь это же… — потрясенно выкатила я глаза.
— Жестоко? — повернулся ко мне мужчина. — Согласен. И согласен с тем, что я стал причиной ее проявления, но, думал тогда не об этом кентавре, а в первую очередь, о тебе. А значит, мера оправдана.
— Обо мне… Значит, виновата я. Получается, так.
— Евсения, послушай меня, пожалуйста. Тебе сейчас ни к чему брать на себя ответственность за поступки других. Мир, в котором я живу, построен на указах и законах. И я с детства привык, что политика с навязчивой неизменностью вторгается в сокровенную жизнь моей семьи. Да и в мою тоже. И мне самому это долгие годы претило… до сих пор претит. Мои родители семь лет не могли пожениться лишь из-за того, что мама не имела тинаррского гражданства по праву рождения. И первый указ, который издал отец, став Сивермитисом, эту проблему решил. Я сам с детства избегал учить право, чтобы быть как можно дальше от всех этих хитросплетений проблем и интересов. Поэтому и болтался по миру. Все эти годы, кроме последнего своего раза… — вдруг, замолчал
