сидел на одном месте и хорошо, если на стуле, а не на холодном полу в углу храма. Большую часть времени он молчал, а в ту малую часть, когда говорил, отвечал на вопросы Софии. Без неё он не произносил бы и слова.
— Как давно вы здесь? — спрашивала София.
— Не знаю. Не помню. Как давно Воларис в таком состоянии?
— Сотню лет.
— Вот тебе и ответ.
— Как вы тогда живы, столько лет?
— Никто здесь ни жив, ни мёртв в полном смысле. Ты не слышала их крики, когда только попала сюда? Запечатленный момент перехода отсюда-туда. В клетку. Похоже на смерть и даже можно так сказать. Если хочешь тоже умереть — иди в город. Со временем все, кого я спасаю, туда уходят.
— Почему?
— Чтобы покончить с этим существованием, избавится от плоти. Чтобы не торчать в этом храме.
Страж не знал, а может и не хотел говорил, от чего умирают люди в городе. София не была из тех, кто будет настаивать на ответе. Она кивнула и запомнила, что ей нужно сделать, чтобы всё закончилось. Только теперь она понимала с чем сталкивались люди, идущие в город. Они могли вечно бродить по нему, пока не решатся попасть в замок, где их всегда останавливал король Яков. Он пытался защитить Марию, сам не зная, от чего. Полностью одурманенный «Неведомым», он избавлял людей от плоти и возвращал душу из стрелы обратно богу.
Ночь в Воларисе никогда не сменялась днём, и невозможно было определить, как долго София живёт в этом храме. Она, как и страж, не нуждалась во сне или еде. Её эмоции были притуплены. Она чувствовала сожаление, тоску по дому, страх, но могла их принять и сидеть в храме дальше. Даже скука не мучила сильно. Время от времени на границе появлялись люди. Это всегда сопровождалось вспышкой, вместе с грохотом. Будто из-за горизонта поднимается гром и молния. Страж брал стрелы, лук и бежал к границе. София следовала за ним.
У границы Страж выстреливал в небо, чтобы осветить путь. Каждый раз стрела наверху взрывалась сама. Всегда. Единственный раз, когда это было по-другому — когда там был Маркиз. И даже сейчас, после освобождения Волариса — она не знает почему так произошло.
Они со стражем спасали кого могли. Им попадались старики, уставшие от жизни, что пытался покончить с нею. Дамы с разбитыми сердцами, все в слезах. Молодые, неопытные путешественники, что случайно заплутали в Воларис. Последних было жалко больше всего. Те, кого удавалась спасти, оставались в храме ненадолго. Они, по самым надуманным причинам, верили, что в городе кроется спасение. Страж никогда не пытался их остановить. Он говорил раз и только раз:
— В городе ты умрешь.
Никто не слушал. Все уходили в город и не возвращались. Но София их понимала, они желали получить ответы или упокой. Она сама играла с этой идеей. Сидела на лавочке у храма и понимала, что нужно всего лишь встать и пойти вперед. Ей даже казалось, что страж это чувствует, её сомнения. Потому что, когда она возвращалась в храм, после очередных таких раздумий, он будто смотрел на неё строже и молчание его менялось. Она не могла это объяснить, лишь чувствовала.
Однажды, когда она почти решилась, когда хотела уже встать и пойти наконец в город, когда одно мгновение отделяло её от действия, из храма вышел страж. Вышел резко, будто хотел застукать её с чем-то. В его руках были стрелы, но на границе людей не было.
— Пойдем, — сказал он.
Страж провёл её в глубь храма, на этаж находящийся под землей, где было ещё темнее. И там он ей всё объяснил. Он никогда до этого ей не говорил, что именно внутри стрел и как он спасает людей. Не говорил, что это за желтое свечение, попадающее в тело человека.
— Твоей души больше нет, — объяснял он, — как и большинство душ, она находиться в специальной месте, она заперта. В клетке.
Он рассказал ей о Неведомом. О боге, что хранит эти души. О том, что этот бог где-то в городе. И что он чего-то ждет. Он не может завершить ритуал. Поэтому все здесь застряли. Поэтому Воларис отрезан от остального мира.
— Я нашел способ доставать души, — начал шептать страж, — по чуть — чуть, одна здесь, одна там. Я не могу их выбирать. Не могу достать твою. Но эти души, которые я достаю, их можно использовать на других людей. В тебе одна из таких душ. Она не твоя, но всё равно поддерживает в тебе жизнь.
— То есть, я — кто-то другой?
— Нет, нет. Главное в человеке — это не то, что у него в груди, а то, что в голове. Это как с ветряной мельницей. Твоя личность — это ветряная мельница, а душа — ветер.
— Получается совсем неважно, какая в человеке душа? Главное, чтобы была?
— Нет. На каждой душе отпечатывается жизнь человека её носящего. Как ветряная мельница, но не точь-в-точь.
Страж не был похож на себя. Он никогда не отвечал на вопросы в таких деталях, и особенно не использовал метафоры. Ему было все равно, поймет София его слова или нет. Но сегодня всё по-другому, он обучает её. Будто…
— Ты хочешь покинуть храм? — слова вырвались невольно. Хоть все эмоции и человеческие потребности сильно притупляются здесь, София отчетливо смогла распознать страх в груди, — я не могу доставать души, я не умею. Что станет с теми людьми, которых мы спасаем, когда кончаться стрелы?
— Тоже самое, что с ними происходит чуть позже. Тоже самое что и произойдёт однажды с нами.
София не могла разглядеть лицо стража, скрытого под капюшоном, но его тон заражал печалью. Печалью и злостью от бессилия. После стольких лет она всё еще могла чувствовать отрицательные эмоции, но никогда не улыбалась.
— И что? Ты просто сдашься⁈
— Я думаю мне пора остановиться. Остановиться и подумать, что я делаю. Зачем краду души и отдаю другим. Они все равно уходят в город и не возвращаются. Отдают украденные мной души обратно.
— Я не отдала. Я всё еще здесь.
— Ты уже отдала две души, двух влюбленных мальчишек. Вина не позволяет тебе бросить и третью.
София сложила руки на груди.
— А что сделал ты? Сколько душ ты отдал, раз
