Неожиданно. Резко и так быстро, что сама не поняла, как из глаз полились слезы.
– Ты бы видела…ты бы видела, как он смотрел на нее…Боже, Фэй мне казалось, меня давит к полу, мои кости хрустят, вены лопаются, сердце разрывает на части, и я умираю от удушья. Я не вынесу этого. Я не переживу, понимаешь? Меня не хватит. Это унизительно… Боже, как это унизительно… и это видели и другие. Но мне плевать на других. Это видела я. Видели дети. Отец. Я не могу так больше. Как же я устала. Смертельно устала терпеть, ждать, выносить, смиряться, прощать. Я оплакать его хочу и похоронить. Ждать взаимности от мертвецов невозможно…это я… я не отпускала и держалась за призрак нашей любви. И я больше не могу… сломанными пальцами…не могу, Фэй. Мне тааак больно.
– Девочка моя, иди ко мне.
Прижала к себе, а меня трясёт всю от рыданий, я оседаю в её руках на пол, и она вместе со мной, по волосам гладит, по лицу.
– Я Анну убить хотела, Фэй. Я мечтала, чтоб она умерла. Мне хотелось взять кинжал и вогнать ей в сердце…Это ужасно. Это так невыносимо. Как я смотреть на неё буду… а на него? Как с этим жить дальше?
Она молча гладила меня по голове и укачивала, как ребенка.
– Я сделала всё, что могла. Я впустила его обратно в нашу жизнь, я давала нам шанс за шансом… а всё это оказалось пинанием трупа. Нет ничего. В прошлом осталось. В том самом склепе и могиле, куда упала его последняя фотография в черной рамке.
– Но Анна…она замужем, она любит твоего отца и…
– И что? А Ник любит её. Я не хочу в этот проклятый треугольник. Я этого не перенесу. У меня есть гордость…и она подняла голову.
***
И все же я ждала. Ждала, что он позвонит. Спросит, где я. Ворвется в мои мысли на расстоянии. Заставит себя выслушать. И ничего. Глухая тишина вокруг, только раскаты грома и стук дождя по стеклу. И от одной мысли, что ему сейчас не до меня, он утопает в своей боли по ней, меня накрывало по новой, до онемения всего тела и тихого поскуливания раненого животного.
Когда ближе к ночи позвонил Сэм, я сидела у камина, завернувшись в плед и глядя на беснующуюся за окном непогоду. Я успокоилась. Тем самым отрешенным спокойствием, которое наступает лишь от полного бессилия. Все еще вздрагивала после истерики и не могла раскрыть опухшие глаза, но я успокоилась. Потому что приняла его смерть…и собиралась научиться с этим жить дальше. Возможно, я смогу. Стоит лишь перетерпеть первое время. Мне ужасно хотелось в это верить. Может, стоит уехать отсюда…бежать от него еще дальше, чтобы не видеть, не слышать.
– Ты ушла от него, да? – первый вопрос сына, едва я ответила на звонок.
Сердце невыносимо сжалось, так сильно, что я тихо всхлипнула.
– Значит, ушла…,– воцарилась тишина на несколько секунд, – и я рад, что ты это сделала. Он недостоин и твоего мизинца.
– Не смей так говорить об отце! Слышишь? Не смей. Он не виноват.
Нервный смешок. Так похожий на саркастический смех моего мужа.
– Конечно. Он, как всегда, ни в чем не виноват.
– Сэм…давай, ты приедешь к нам, и мы поговорим. Давай, не сейчас…не по телефону.
– Я не приеду. Мы с Уиллом уезжаем на неделю в горы. Охотиться. Как вернусь, тогда поговорим. Я надеюсь, ты всё ещё будешь у Фэй.
Он тоже не справлялся. Не хотел снова видеть, как я рассыпаюсь на части. И я не хотела, чтоб видел. Пусть едет.
– Поезжай. Только будь на связи.
– Мам…для связи с тобой мне не нужен сотовый телефон. Тебе достаточно подумать обо мне.
Я улыбнулась, а на глаза опять навернулись слезы.
– Я люблю тебя, мама. Очень сильно люблю. Не плачь из-за него больше. У тебя есть мы.
– Знаю, родной. Конечно, у меня есть вы.
***
Утром я позвонила Зоричу и попросила сопровождать меня на переговоры с инвесторами, а также подготовить все бумаги о разводе на тот случай, если мой муж примет такое решение. Да, я допускала и этот вариант. Я хотела быть готовой к удару, чтобы не получить смертельную травму по развороченным ранам. Попросила Серафима учесть все пункты насчет правления Братством и связать меня с адвокатом, когда всё будет готово. Мою просьбу никому не разглашать даже самому Мокану. Да, я почему-то была уверена, что именно сейчас Серафим выполнит мою просьбу. После пяти лет совместной работы я могла положиться на него как на саму себя. Тогда как раньше я не доверяла ищейке, потому что он был предан только одному хозяину – моему мужу.
– А что насчет имущества? – бесстрастно спросил Серафим, – Хотите заранее составить договор?
– Не знаю… я об этом не думала. Пока что меня это не волнует. Мне важны лишь дела Братства и права на детей.
И кислотой по нервам: «Когда-то он их у тебя уже отбирал…что может помешать ему сделать это снова? Особенно сейчас, когда вас ничего не связывает?».
– Я могу сказать свое мнение?
– НЕТ! Не можешь. Это тебя не касается.
Промолчал. Выдержал паузу и сказал:
– Охотники устраивают облавы. В Лондоне замечены несколько Нейтралов. И нам кажется, что и за вами, и за Николасом установлена слежка. Сейчас не лучшее время для разлада в семье и…
– Я, кажется, сказала – тебя это не касается. Обеспечь безопасность мне и моим детям, Серафим.
– Объявлена повышенная готовность. Охрана усилена.
– Вот и отлично.
Я понимала, что грублю ему, что даже в какой-то мере обижаю самого преданного нам друга, который не раз доказывал свою верность мне и Нику… и всё же мне не хотелось, чтоб кто-то трогал мои раны сейчас. Это слишком больно. Слишком невыносимо давать объяснения кому бы то ни было.
– А что насчет совместной встречи с немцами во вторник? Это нужно обсудить лично. Я подготовил все
