даже себе самой. Это было невозможно. Она не может в это поверить, она в это не поверит.
Ее губы сжались.
– Этого не может быть, – повторила она. – Ведь тогда этого врача тут не было, сам он не видел того, что произошло. Он полагался на рассказы тех, кто был… – Обвела комнату резким взмахом руки, словно охватив все то сумасшествие, которым было проникнуто это здание. – Этого не может быть! Он ошибся!
Фрэнсин вскочила на ноги так резко, что Констейбл вздрогнул, и бросилась вон из комнаты и вон из здания. Она сбежала по лестнице в заросший сад и по поросшей сорняками дорожке побежала к заброшенному кладбищу.
С сердцем, полным ужаса, она спешила от креста к кресту, бормоча:
– Тридцать семь сто восемьдесят девять… Тридцать семь сто восемьдесят девять… Тридцать семь сто восемьдесят девять…
– Фрэнсин! – закричал Констейбл и тоже вбежал на кладбище, затем в изумлении остановился. – Что вы делаете? Ведь Джордж умер не здесь. Не имеет смысла…
– Нет! – Фрэнсин бросилась к следующему кресту, затем к следующему. – Он наверняка умер здесь. Они наверняка совершили ошибку. Это единственное… – Она запнулась.
Констейбл схватил ее за плечи и остановил.
– Не все ли равно, где он умер?
– Вы не понимаете! – крикнула Фрэнсин. – Мне необходимо знать, что он умер именно здесь!
– Это не имеет значения. Он умер. Ничто не может этого изменить.
Она смотрела на него безумным взором.
– Нет! Это имеет значение, и еще какое… Я этого не вынесу.
– Мы будем искать его, Фрэнсин. Мы сделаем все, чтобы отыскать его.
Мотая головой, она вырвалась из его хватки и снова принялась бегать от креста к кресту. Пошел дождь. Констейбл больше не пытался ее остановить. Он стоял на краю кладбища и смотрел на нее, беспомощно и недоуменно.
* * *
Фрэнсин сидела на увитой плющом скамейке в саду лечебницы, не замечая ни того, что идет дождь, ни того, что она вымокла до нитки, ни того, что Констейбл сидит рядом и держит ее за руку.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, казалось, по прошествии веков.
– Опустошенной, – прошептала Фрэнсин. – Просто… опустошенной.
Повисло молчание, затем Констейбл спросил:
– А вы уверены, что в этих записях есть ошибка?
Сделав над собой усилие, чтобы вырваться из своего сумрачного транса, она покачала головой.
– Нет, это был… Это был он. Но теперь это уже неважно, – ее голос пресекся в попытке сдержать слезы, подступившие к ее горлу еще тогда, когда она прочла отчет.
Констейбл сжал ее руку и улыбнулся с теплотой, от которой в любое другое время ее щеки залились бы румянцем.
– Мы выясним, что произошло с ним потом, – пообещал он. – Что бы это ни… – Его мобильный телефон настойчиво зазвонил. Достав его и посмотрев, кто звонит, Тодд скорчил гримасу. – Мне надо ответить. Это Киф. – Он коснулся экрана и приложил телефон к уху.
Послышалось бормотание. После приветствия Констейбл внимательно слушал, ничего не говоря.
– И никто не пострадал?
Это насторожило Фрэнсин. Она вопросительно посмотрела на него.
– Ладно, подопри там, что можешь… – Тодд замолчал, слушая, и тревога на его лице сменилась ужасом. – Что ты обнаружил? – Он несколько раз кивнул. – Больше ничего не делай, только поставь подпорки. Я буду через полчаса.
Констейбл отключился и повернулся к Фрэнсин.
– Фронтон обрушился, – сказал он, встав. – Нам надо немедля вернуться в дом.
– Насколько значительно разрушение? – спросила она, полная ужасного предчувствия.
– Похоже, обрушилась внешняя стена главной гостиной, но я не совсем понял, что говорил Киф, потому что он рыдал.
– Неудивительно, – огрызнулась Фрэнсин. – Он же только что раскурочил мой дом!
Лицо Констейбла исказила печаль.
– Он рыдал не поэтому.
26 июля 1969 года
Маленькие дети плохо понимают, что такое смерть, если раньше не сталкивались с ней. Сестры Туэйт были не готовы к смерти близкого им человека, и ни одна из них по-настоящему не поняла, что их мир раскололся, что он разбился вдребезги.
Но Бри понимала чуть больше остальных. Она видела маленькое тело Монти и отметила про себя его неподвижность, его бледность.
– Что ты натворила, Бри? – резко спросила Агнес. – Мы не согласны получить из-за тебя трепку. Не согласны!
– Вы что, не слышали? – закричала Бри; по щекам ее ручьями текли слезы. – Монти умер. Он упал в колодец.
Агнес, которая была немного старше, поняла, что к чему, и сообразила, какие последствия это может иметь для них всех. И, прижав к груди свою сине-белую собаку, начала сосать одно из ее ушей.
– Мама кричит, – сказала Розина, глядя то на одну, то на другую из своих старших сестер. И засунула в рот большой палец.
– Мама никогда не кричит, – возразила Агнес. И округлила глаза в попытке сдержать слезы. – Что же нам делать?
– Мы спрячемся. В лесу.
Бри отвела своих сестер на первый этаж, затем остановилась в вестибюле. Она машинально повернулась в сторону кухни, но там все еще находились мама и Отец, крича друг на друга, так что этот выход был закрыт. Он ревел во все горло, и сейчас это было куда страшнее, чем все предыдущие приступы Его ярости. Мама всегда вела с Ним безмолвную войну; ее оружием было отвлечение внимания, спокойствие и почти никакого противодействия, чтобы не подпитывать Его ярость. Девочки никогда не слышали, чтобы мама давала отпор, как она делала сейчас. Хотя они не понимали этого, она сражалась за них.
– Идем к парадной двери, – прошептала Бри.
– Лучше к нам, – отозвалась Розина, продолжая сосать большой палец.
– Это куда?
– В наше тайное место.
Виола кивнула.
– Наше тайное место самое лучшее. Там нас никто не найдет.
– Нет, Ви! – зашипела Агнес. – Не говори ей.
Не обращая внимания на Агнес, Виола взяла Бри за руку и повела ее обратно наверх; Агнес и Розина шли сзади.
Виола привела Бри на третий этаж, затем провела по длинной галерее, следуя за цепочками маленьких следов, хорошо видных на слое пыли, поскольку никто в их семье не заходил сюда часто, и за последние сто лет этот этаж стал похож на склеп.
– Нам же не разрешают сюда ходить, – сказала Бри.
– Ха! – усмехнулась Агнес. – Только не говори, что вы с Фрэнсин никогда не ходите сюда. Мы видели тут ваши следы.
Бри состроила сестре рожу, решив проигнорировать это обвинение, которое, конечно же, соответствовало истине, и продолжая торопливо идти за Виолой.
Та встала на цыпочки и включила свет. Старые светильники, обвитые паутиной, сплетенной целой колонией пауков, которые спокойно жили тут в течение десятилетий, осветили книжные шкафы, занимающие все
